Когда-то Огняна пришла в душегубский стан слабой и неумелой, в половине наук три года последней числилась. Дочка презренных бражников, скотина бессловесная, она из жил вывернулась, чтобы стать душегубом – человеком, чтимым наравне с княжичами. И сдюжила: одной из лучших юнок была, когда на войну пошла, а с войны вернулась славой по макушку укрытая. И теперь сможет. Справится!

Решетовская улыбнулась шире да самоувереннее, лихо тряхнула головой. Ясна отвела глаза на эту улыбку. Зоряна улыбнулась в ответ широко, издевательски. Буйно-горько-понимающе. И фыркнула снисходительно:

– Само собой, птица наша подстреленая. Верь, надейся, жди. Да только, когда бы то помогало.

Ясна, будто не слыша обеих, заговорила очень весело, заметала вокруг себя пальцами, объясняя:

– Там кухня, тут ванна, вон выход, ручку вниз и от себя… здесь наш свет, эта Викина дверь, к ней не стучи, когда она шьёт. Синяя – Самира с семьей, там дети и музыка всегда. Черная дверь – это Семцветик, никогда с ней о муже не говори, а если спросит, Тефа только хвали. Вот это – наша стиралка, потом расскажу как включать, вот там вешалка… Направо пойдешь – на кухню придешь, только в коридоре свет на левой стороне сразу включай, не ходи в темноте. Патимат вечно свой велик бросает где ни попадя… На кухне наш стол у двери слева, плита у окна справа, и черный ход там есть, покажу потом. А, вот ещё…

В коридоре затрещало и зазвонило, тарахтя колесами, въехала ржавая двухколесная повозка, замотанная ленточками – велосипед. Верхом на велосипеде восседала круглая, как головка сыра, девочка лет трёх с яркими глазами и неприбранным стогом на голове. Залопотала что-то непонятное, подхватила с пола шипящего белого кота, ломанулась колесом в синюю дверь. Та со скрежетом распахнулась, и в коридор вползла заунывная тягучая музыка и звон тарелок.

На то, что юнцы в стане учили о ненашах, коммуналка походила мало.

Яся толкнула другую дверь, грязно-белую – в ванную. Огняна переступила порог и застыла, уткнувшись глазами в стену. Стена была странная, неровная, в густых белых потеках, из-под которых просвечивали треснутые плитки. Лавок не было, вёдер с водой не было, зато из двери торчали пять или шесть солнц в клетушках – лампочек. Ещё на толстой ножке располагалась маленькая лохань. Как она называется, Огняна не помнила.

– Яська, пусти, очень надо! – рявкнул из коридора чуть сипловатый женский голос.

Огняна обернулась и на всякий случай моргнула. Перед ведьмами нетерпеливо подпрыгивала девица в прозрачной короткой рубашке с лицом, вымазанным не иначе как болотной тиной, и волосами, густо испачканными чем-то ярко-синим.

– Ванну не забудь потом от краски оттереть, – неожиданно хмуро отозвалась рыжая, но сделала Огняне знак отойти.

Грязнолицая нырнула в ванную, послала Ясну к черту. Она одновременно включала воду, сдирала с себя рубашку и пинала ногой дверь, закрывая.

– Это надолго, – вздохнула Зоряна. – Пока наша Каринушка маску смоет, пока волосы выполощет, пока крем подберет, пока брови пощипает. Пошли, в коридоре подождем.

Коридор, вернее, тот его кусок, откуда можно было попасть в ванную, был вполне себе просторный. По центру стояли всего две стремянки, а на ступеньках у них красовалась обувь. Зато наличествовал старенький диванчик и кривой стул. Там ведьмы и расселись, там и умолкли надолго, каждая о своём думая. В квартире звенело, гудело и топало, носились коты и иногда пробегали люди, а потом снова пустело. Устав от невесёлого молчания, Яся повернулась на стуле, обратилась к душегубке:

– Без волшбы ломает дико. Вдруг кричать захочешь – кричи. Мы с Зорей и так на работе обычно, а в каземате стены зачарованы, соседям не слышно будет, только как что-то глухое и очень далеко. Ты кальян куришь? Давай, одолжу у Тефа? Отвлекает.