– Прости, Огняна Елизаровна. Не слушай меня, здесь боль сердечная с лекарями этими. Потом, коль интересно будет, растолкую.

Решетовская коротко кивнула – в ворохе её новых бед и забот лекари были далеко не главной печалью. Рыжая меж тем споро ломала хлеб по тарелкам, нарезала сыр и яблоки. Насыпала конфеты в ярких обёртках – Огняна улыбнулась даже. Любомир Волкович приносил такие юнкам, когда возвращался из командировок к ненашам – наставники то и дело уходили на задания. И Елисей Иванович уходил чаще других. Но подарков ей не приносил. А иногда ещё и не глядел.

Меж тем Яся села за стол и очень мягко сказала:

– У тебя дня три-четыре есть, пока сны кошмарные присылать не начнут. Гадость они редкая: и когда сама смотришь, и когда тем, кто рядом, показывают. Но зато стены зачарованы так, что неволшебным соседям почти не слышно, что у нас в каземате делается. Удобно очень, когда кричать хочется.

– Я от кошмаров не кричу, – не без бравады сообщила Огняна и откусила ещё пирог.

– Дак таких ты ещё не видала, смелая ты наша, – вздохнула Лешак. – Для нас анчутки стараются, а они твари злобнючие. Самое страшное показывают из того, что ты в жизни повидала.

Огняна удержалась и не хмыкнула.

– Ничего, придумаем, что делать, – пообещала Ясна и ободряюще улыбнулась Решетовской. – Пока темно, может, помыться хочешь? Ванна вроде свободная, свечи возьмешь в собой. Пока одёжу твою явят, никто и не приметит, что в ратном.

В темном, тусклом коридоре не было, пожалуй, только парочки рогатых чертей, а так всё имелось – мусор, сломанная мебель, развешанная стирка, обувь, горшки с цветами, какие-то ненашинские вещи, на которые скудные знания Огняны Решетовской не распространялись. Откуда-то пахло горелым, жареным и удушающе-ядовитым. Оттуда же говорили и смеялись.

– Знакомься, Огняна, это – коммунальная квартира, – без капли издёвки очень грустно сказала Лешак.

В ту же минуту по глазам ярко и больно ударил свет, по ушам – крик попугая «Пол-у-у-у-у-ндра!», и Зоряна немедля втолкнула Огню обратно в каземат.

Едва Ясна с Зоряной втолкнули Решетовскую в комнату, как в каземате заскрежетало, заскрипело и затрещало. Запахло полынью, свежим хлебом и жжеными перьями. Лешак, торопливо отпустив локоть душегубки, скомандовала:

– Ясь, затворяй скорее.

Рыжая захлопнула дверь так, что стены задрожали, Зоряна повернулась к Огне и уже собиралась всё объяснить, как Решетовская, не удержав между ведьмами равновесия, споткнулась и упала грудью на волшебный стол. Тот радостно хмыкнул, чавкнул, подцепил сучком драную рубаху, что была на душегубке, и потянул в себя. Послышался треск ткани.

Ей повезло, что упала не навзничь – тогда бы одежда придушила сразу, не дав и повернуться. Огняна нашла ногами пол, ухватила руками льняные тесёмки на вороте и рванула что было сил. Оторвала, выиграв себе ещё немного времени и ловя ртом воздух. Паника толкнулась к горлу. Хорошо знакомая, каждой её жиле известная.

Ясна бросилась к Огне – ухватила за плечи, потянула сколько могла сильно.

– Уйди, тебя затянет, – рыкнула Решетовская, не тратя время, чтобы оттолкнуть рыжую.

Сражаясь одновременно со столом и животным ужасом, она обеими руками изо всех сил тянула в разные стороны душащий ворот и проигрывала – стол был явно сильнее оголодавшей девчонки. Изношенная ткань рубахи трещала и рвалась, столешница жадно проглатывала куски, но отделанный тесьмой ворот был ещё достаточно плотным, чтобы сломать душегубке шею.

Зоря дернула Ясю на себя, и, оторвав, наконец, от душегубки, злобно рявкнула:

– Не лезь, ты ей мешаешь!