– Ой, Лиза, отпусти эти мысли. Ошибиться в этом будет также больно, как потерять Шандора во второй раз.

– Не могу, мама. Я чувствую, что он жив.

– Ты уверена, что вообще кого-то видела на кладбище? Не могло тебе померещиться?

– Мама, я не сумасшедшая. Я видела его так же, как тебя сейчас. – Песнопения со стороны сквера стали громче, словно компания молодых людей увеличилась, и вдруг на меня снизошло озарение: – Мама! Есть две вещи, которые невозможно подделать. Шандор говорил, что Тамаш поет, у него есть слух и голос, а у Шандора нет этих талантов.

– Что ж ты не попросила Тамаша спеть, когда была на кладбище?

– Это не смешно. Тогда эти мысли мне в голову не приходили.

– А что второе?

– Родимое пятно. Оно есть только у Шандора.

– К твоему сведению, родимые пятна можно свести.

– Не думаю, что Гозело об этом позаботился.

– И где это пятно находится? Ты его не разглядела при встрече?

– Его не видно. Оно на ягодице.

– Я надеюсь, ты не собираешься залезть к Тамашу в штаны, чтобы удостовериться в своих догадках?

Мой взгляд убедил маму, что я способна на любые безумства, чтобы доказать, что Шандор жив.

– Не говори, что собралась снова ехать туда! – прижимая руку к груди, сказала мама.

– Да, мне надо вернуться и поговорить с Динарой.

Я взяла чашку с молоком и сделала несколько глотков. Мама схватилась за голову и взвыла:

– Ой, Лиза, зачем? Жила ты как-то полтора года без него, давай все забудем, и оставим в покое эту семью. Пусть они живут по своим законам, а мы по своим. Не надо тебе туда лезть. Ты помнишь, чем это чуть не закончилось для твоего сына?

– Мама, Шандор не для того двадцать лет учился, чтобы его имя похоронили в земле! – повысила я голос, но, вспомнив о детях, сбавила тон и продолжила: —Я не могу позволить предать его забвению. Ради него, ради его девочек. Ты знаешь, что с ними будет? Их дед выдаст замуж уже через пять лет. Я все думала, как им помочь, и вот выход!

– Это их обычаи, Лиза. Как ты можешь это изменить?

– Если Шандор все вспомнит, он не позволит им выйти замуж против их воли.

– С тобой бесполезно говорить, – махнув рукой, сказала мама. – Если ты себе в голову что-то вбила, тебя не переубедить.

Мама поднялась со стула, прошла к мойке, налила себе воды и выпила.

– Правильно, мама. Лучше поддержи меня. Я все равно туда поеду. Ради своего сына. Он должен увидеть своего отца живым.

– И что ты будешь делать? Явишься к ним в дом, и все расскажешь Тамашу? Да он решит, что ты чокнутая! И в этом нет ничего удивительного.

– Мне надо увидеть Динару, – вновь повторила я. – Надо, чтобы она подтвердила мои догадки.

– Если она не призналась тебе до сих пор, с чего ты решила, что сделает это сейчас?

– В глаза она не сможет мне солгать. Вы поедете со мной?

– Куда? – со стуком опуская стакан на столешницу, резко спросила мама.

– В Сочи.

Мама всплеснула руками, и я точно знала, о чем она подумала. Это последнее место на земле, куда она поедет, и ее дальнейшие слова лишь подтвердили очевидность моих умозаключений:

– Лиза, мы никуда не поедем. Хватит с нас этих безумных перемещений. Подумай о детях, обо мне, в конце концов.

– Мама, это временно. Отдохнете на море, пока я буду в поселке. Врач рекомендовала Мишутке морской воздух и купание.

– Для этого у нас есть места ближе. Витязево, например. Обещал же твой Брагин выделять нам комнату, когда мы захотим приехать.

– Мама, сейчас сезон, нам надо было предупредить его заранее. Наверняка, у него все номера заняты. А что ты сказала, когда я тебе это предлагала еще весной? – и, передразнивая маму, я повторила ее слова: – «Я не поеду в дом, где не смогу чувствовать себя полноправной хозяйкой».