Но нет, хорошего человека легко распознать, и Тамаш производил впечатление именного такого.

Дома меня ждали жаркие объятья детей. Я расцеловала их в ответ, передала Мишутке «привет» от папы и подарила ему машинку с мигалкой на пульте управления. Малышу она приглянулась больше, чем «привет», который он не мог потрогать.

Пока он осваивал новую игрушку, а Полина ему в этом помогала, мы с мамой уединились на кухне. Она спросила, как я съездила, не встретила ли кого-нибудь из родственников Шандора.

– Встретила. – Мама напряглась и первым делом подумала о Раде. Чтобы успокоить ее, уточнила: – Я встретила Тамаша.

– Его брата-близнеца? И как, сильно похож?

– Не то слово, мама. Как две горошины в стручке. Я словно увиделась с Шандором. – Я села за стол в задумчивости и воспоминаниях об этой встрече. – Меня не покидало чувство, что передо мной Шандор. Так хотелось его обнять.

– Надеюсь, ты этого не сделала?

– Нет.

– А Глеба видела?

– Не видела.

– Не нужно больше туда ездить. Хватит травить себе душу, оставь все в прошлом.

– Да, мама, конечно.

Но я не могла. Ночью мне не спалось. Казалось, что я схожу с ума, перед глазами стоял Тамаш. С первого мгновения как его увидела, я отмечала его сходство с покойным братом. Шандор когда-то говорил, что даже близнецы имеют внешние отличия, нужно лишь время, чтобы их заметить. У меня не было возможности узнать Тамаша при жизни Шандора, но сложившийся образ сильно разнился с тем, что я увидела на кладбище.

Тамаш шел походкой брата, хмурил брови как Шандор, говорил его голосом, смотрел на меня до боли знакомым взглядом и обратился ко мне по имени, каким называл только его брат. Но самое удивительное, что в этом живом человеке было больше от Шандора, чем в той фотографии, что висела на его могиле. Как будто бы в состоянии эмоционального расстройства перепутали фотографии и на крест повесили фото Тамаша. Но если допустить, что на могиле снимок брата Шандора, то кто стоял передо мной?

Я прошла на кухню и налила себе молока, подогрела его и добавила мед. Отец говорил, что этот напиток помогал при бессоннице, и я надеялась на его скорую помощь. Я села за стол и стала медленными глотками пить «волшебную» смесь, а из головы не выходил Тамаш и наша встреча. Интересно, думал ли он обо мне также, как я о нем?

Я отвлеклась от своих мыслей, когда услышала через приоткрытое окно, как кто-то поет под гитару у нас во дворе. Это была компания молодых людей, которые, вероятно, направлялись в сквер, чтобы распевать дворовые песни на лавочке. В хорошую погоду такие концерты происходили почти каждую ночь.

На кухню вошла мама в помятой ночной сорочке, с растрепанными волосами, прищуривая заспанные глаза. У нее был чуткий сон, и, вероятно, она проснулась от песнопений под окнами.

– Концерт слушаешь? – спросила она. – Чего не спишь?

– Не могу.

– Говорила я тебе не ездить на кладбище. Лучше бы к психологу сходила.

Она села рядом и посмотрела на меня.

– Знаешь, о чем думаю, мама? – глядя в пустоту перед собой, спросила я.

– О чем?

– Почему на фотографии на шее у Шандора не было цепочки, которую я ему подарила? Динара говорила, он носил ее всегда, сколько она себя помнит. А этому снимку не больше пяти лет.

– Он мог ее снять.

– Допустим. Тогда почему тот, кто стоял передо мной, больше походил на Шандора, чем тот, кто на фотографии?

– А ты всегда одна и та же на фотографии и в жизни? Мне часто говорили, что я в жизни лучше, чем получаюсь на снимках. И ты сама заметила, что прошли годы. Люди меняются. – Мама взяла меня за руку и потрясла ее, привлекая к себе внимание. – Лизонька, перестань думать об этом. Это был не Шандор, его больше нет.