Когда я встречу тебя вновь. Книга 4. Ценой собственного счастья Нина Резун

Я ехала на такси в поселок, в который, как мне казалось, нога моя никогда не ступит. Молодой кавказский таксист всю дорогу эмоционально разговаривал на своем языке с кем-то по телефону, и от его трескотни у меня заболела голова. А может не только от этого. В машине тихо играла веселая кавказская музыка, которая совсем не соответствовала моему настроению, работал кондиционер, но меня всякий раз бросало в жар, когда я вспоминала, куда и зачем еду.

Вдруг мужчина вскрикнул, резко нажал на тормоза и, несмотря на то, что я была пристегнута, меня отбросило вперед, так что я ударилась головой о подголовник переднего сидения. С глаз слетели солнцезащитные очки. По инерции я вернулась назад и с испугом огляделась по сторонам, пытаясь понять, что послужило причиной резкого торможения. Мы стояли на узкой проселочной дороге и никаких препятствий не наблюдалось.

– Ой, простите, девушка, я случайно, – сказал он с кавказским акцентом и обернулся ко мне всем корпусом, сбросил звонок и устремил на меня испуганный взгляд. – Такой новость, такой новость! У меня сын родился! Три девочки и вот сын! Поздравьте меня.

Я выдавила из себя улыбку и, поправляя на голове съехавший платок, поздравила, как он и просил. А на глаза навернулись слезы. Я быстро надела очки и уставилась в окно.

Мне было знакомо его чувство. Шандор тоже радовался сыну. Сыну, которого так и не увидел. И не увидит никогда.

– Давайте уже поедем, – выдавила я из себя, – мне еще нужно успеть до поезда вернуться в город.

Боковым зрением я заметила, как мужчина пробежал по мне глазами, будто только сейчас разглядел меня.

– Простите, пожалуйста, у вас что-то случилось? Вы вся в черном…

Вот только этого не надо. Поезжайте уже… Но из моего рта не вырвалось ни звука. Вместо этого я плотнее сжала губы и махнула ему рукой, указывая двигаться вперед. Таксист, в очередной раз извинившись, развернулся лицом к рулю и тронулся в путь.

Всю оставшуюся дорогу мужчина молчал, и это позволило мне успокоиться и убрать жжение с глаз. Вот если бы еще можно было избавиться от него в сердце… Но этот орган жил сам по себе.

Едва я вышла из такси и захлопнула дверь, как машина рванула с места. Она сделала крутой разворот, подняв пыль с дороги, и помчалась прочь из села. Словно промедление могло стоить жизни. Я бы сделала то же самое, если бы моя цель не была иной.

Улица передо мной была пустынна, и я бы решила, что в поселке, кроме петухов и собак, никто не живет, если бы издалека не доносились строительные звуки: гудел и визжал электроинструмент, который как червь вгрызался в ухо, и слышался стук по дереву, а для меня все равно, что стук по крышке гроба.

Из двора ближайшего дома поднимался дым, наполняя воздух тошнотворными ароматами жареного мяса. Кто-то готовил шашлык. Возможно, у хозяев праздник, и придут гости. Или поминки. Люди умирают. Так бывает.

Я вошла в закусочную с выцветшей на беспощадном солнце вывеской и ржавой решеткой на окнах. Скрипучая дверь и так называемая музыка ветра, которая была здесь совсем ни к чему, известили всех присутствующих о моем приходе. Мой нос учуял резкий запах пива, и за барной стойкой я увидела двух мужчин, потягивающих его из больших стеклянных кружек. Они окинули меня любопытным взглядом, переглянулись между собой, будто бы спрашивая, что за краля к ним явилась, и пожав плечами, потеряли ко мне всякий интерес. Они устремили взгляд на телевизор, где показывали куда более интересное зрелище – футбол.

Вдоль окна протянулась еще одна стойка с барными стульями, за которой сидели два подростка, которые пили «Колу» и ели чебуреки. Они лишь мельком взглянули на меня и вернулись к своим разговорам.

Куда большее удивление вызвало мое появление у женщины за барной стойкой, которая натирала не слишком чистой тряпкой пивную кружку. Мне в спину подул вентилятор, и глоток этой прохлады развеял запах пива перед моим носом.

– Здравствуйте, – поздоровалась я с ней, делая несколько шагов в ее сторону.

– Здрасьте, – не очень любезно ответила она. – Что-то желаете перекусить?

Я оставалась в черных очках, сквозь которые женщина пыталась разглядеть мои глаза, чуть вытягивая шею вперед, будто этот жест мог добавить ей зоркости.

– Нет, спасибо. Я хотела узнать, где мне найти Глеба. К сожалению, мне не известна его фамилия. Знаю только, что он дружил с цыганами. Ему где-то тридцать четыре года.

Женщина повернула голову к мужчинам. Они комментировали игру по телевизору и не обращали на нас внимание.

– Свиридов, это кажется к тебе! – крикнула она.

Я последовала за ее взглядом. Среди двух мужчин дальним оказался тот самый Свиридов. Светлые взъерошенные волосы, голубые широко посаженные глаза, круглое лицо с длинным прямым носом напомнили мне того мальчика, что я видела на фотографиях Шандора, которые он привозил на пятом курсе. Да, это, безусловно, был он.

– Ко мне?

Он удивленно воззрился на меня, внимательно изучая мое лицо. Потом спустился с табурета и приблизился. Он был высок, но ниже Шандора.

– Мы знакомы? – спросил он.

Я сняла очки и направила взгляд на Глеба. Видел ли он то фото, что показывала всем Софа? Или Шандор ему показывал? В любом случае, он должен был меня знать.

Через две секунды глаза Глеба округлились, дыхание перехватило, и он испуганно огляделся по сторонам.

– Давайте выйдем, – сказал он, схватив меня за локоть, и резко направился на выход.

Он вытащил меня на улицу – именно вытащил, другого слова не подобрать.

– Что вы здесь делаете? – тихо процедил он.

– Глеб, остановитесь! Отпустите меня!

Я вырвалась из его рук и надела очки, скрывая глаза от солнца.

– Ради бога, давайте отойдем туда, где вас не смогут увидеть.

– Глеб, мне нужно на кладбище. Вы можете меня проводить на могилу Шандора.

Он остановился, обернулся ко мне и вновь осмотрелся по сторонам.

– Вы приехали за сотни километров, чтобы попасть к нему на могилу?

– Что вас удивляет? У любви нет расстояния.

– Хорошо, я вам покажу, где он похоронен. После этого вы уедете?

– А что еще мне здесь делать?

– Идемте. Это недалеко.

Мы пошли по улице вдоль домов. Рядом с палисадниками прогуливались куры, что-то рыщущие в траве, во все горло орали петухи и в диссонанс им лаяли собаки. Глеб вынул пачку сигарет и зажигалку из кармана джинсов и закурил. Ветром сигаретный дым отнесло в мою сторону, и невольно я кашлянула. Он извинился и перестроился слева от меня.

По пути нам встретились люди: они поздоровались с Глебом и с любопытством поглядели на меня. Я не могла определить, были ли они цыганами и на их ли мы территории находились, и уточнила у Глеба:

– А где табор?

– Там. – Глеб ткнул большим пальцем себе за спину и кивнул головой женщине, которая с ним поздоровалась. – Но кладбище одно у всех. Только у цыган свой сектор.

– Глеб, расскажите, как это произошло.

– Вы Лиза? Могу я вас так называть?

– Конечно.

– Хорошо, – и он продолжил: – Все случилось вечером, когда стемнело. Как все началось, никто сказать не может: когда обнаружили пожар, уже все полыхало. Шандор и Тамаш бросились спасать лошадей. Потом люди заметили, что Шандор не выходит из конюшни, Тамаш кинулся за ним. Обрушилась балка. Пару ребят вытащили Тамаша, но Шандора спасти не смогли.

Я живо представила эту сцену: смертоносный огонь, бегущие из горящей конюшни лошади, их громкое ржание, и два самоотверженных брата, которые не могли оставаться безучастными, когда горело дело их отца. Шандор погиб во имя того, чем жила его семья, но не он сам. Оценил ли это кто-то из его родных? Стал ли он героем для своего отца сейчас, когда его уже нет?

– Кто-то кроме Шандора погиб?

– Нет. Только он. И кажется какой-то конь пострадал.

Господи, почему из всех цыган ты наказал именно его? Я знаю, что нехорошо желать смерти другим, и я никому ее не желаю, но если ты хотел кого-то забрать, почему из всех людей на Земле, ты выбрал его? Он был лучшим из нас, помечен тобой при рождении, чтобы нести в этот мир добро и благо цыганскому народу. А ты лишил Шандора жизни и не подумал о его бедных детях, которые остались во власти их коварного деда, и теперь он волен распоряжаться ими как посчитает нужным. Ах, дорогие мои девочки, я не дам вас в обиду, я обязательно вам помогу. Я пока не знаю, как, но я что-нибудь придумаю.

Мы вышли на безлюдную проселочную дорогу, где не было видно ни одной машины, и уверенно пошли по центру. Вдалеке я уже замечала очертания кладбища.

– Как его дочери пережили эту трагедию?

– Младшие не совсем понимают, что происходит, но ревут вместе со старшими.

– А мать Шандора? Как она это перенесла?

Глеб как-то странно посмотрел на меня, а потом устремил взгляд вперед.

– Сейчас вы все увидите.

Мы обогнули кладбище, где были похоронены русские, и дошли до цыганских захоронений. Вороны, как черные предвестники смерти парили над «городом мертвых», и попеременно каркали, точно переговариваясь между собой. От этих звуков холод глубже проникал в душу и сковывал внутренности.

Приблизившись к могиле, я увидела фотографию Шандора на деревянном кресте, и мне стало невыносимо больно. Словно до этого момента я не верила в происходящее, не верила, что он умер, и его больше нет. Но снимок размером с альбомный лист в рамке за стеклом, обмотанный проволокой вокруг креста, заставил меня, если не принять, то согласиться с тем, что Шандор ушел. Ушел навсегда. И наш сын никогда не увидит его живым, не услышит его голоса и не окажется на его руках. Шандор так и останется для него неодушевленной картинкой, и вина за это лежит на мне.