– Нет, папа, не только гонки, – спокойно ответил Митя, – хотя и гонки тоже. Хочу на свой велосипед установить швейцарский мотор, получится нечто вроде мотоциклетки. Деньги на мотор заработаю сам.

– Очень интересно, каким же образом, – с удивлением посмотрел на сына Степан Иванович.

– Я занимаюсь репетиторством, – пожал плечами Митя.

Софья беспокойно переводила взгляд с мужа на сына. Их постоянные пикировки тревожили и обижали её.

– Ты несправедлив к Мите и, прости, мне кажется, ты его не любишь! – дрожащим от обиды голосом сказала Софья мужу, оставшись с ним наедине.

– Сонюшка, голубчик мой, ты неправа! – Степан Иванович обнял жену. – Но ведь война! Сколько людей гибнет! А в госпитале полно раненых, что едва-едва старше Мити… Помнишь, в газетах писали про «атаку мертвецов»?

Софья со страхом посмотрела на мужа. Степан Иванович походил по комнате, подошел к окну, прижался лбом к холодному стеклу, бросил взгляд на Софью.

– Что, неужели ничего не читала?

Она помотала головой. Степан Иванович снова отвернулся к окну и ровным голосом продолжил. – В госпитале парень умирал. Тяжело умирал, и врачи ничего не могли сделать: одного лёгкого уже не было – кусками кровавыми выплюнул его, а от второго лёгкого почти ничего не осталось. Парню едва сравнялось двадцать лет! – крикнул Степан Иванович – Он был среди защитников крепости Осовец, которые держали её 190 дней, а немцы обстреливали их из «Большой Берты» и сбрасывали бомбы с аэропланов! А потом пустили газ! И из этого зелёного тумана на немцев в штыковую атаку пошли наши солдаты! И немцы в ужасе бежали: на них в полный рост шли полумёртвые окровавленные люди… Вот что такое война.

Степан Иванович замолчал, молчала и Софья. Он вздохнул, сел рядом с женой на диван, обнял её:

– Надо делом заниматься, полезным быть в такое трудное время. Вот и Фёдор на фронте, и вестей от него нет…

– Ты что-то знаешь про Фёдора? Он жив? – заплакала Софья.

– Соня, успокойся, пожалуйста, Я ничего не знаю. Ко мне приходил его отец, сказал, что давно «единой весточки не было». И в списках погибших его нет. Хотя, кто же считает у нас солдат! Это же «единицы» в серых шинелях… Соня, не плачь! Я уверен, что Фёдор найдётся с его-то невероятной живучестью.

Степан Иванович и предположить не мог, что известие о пропаже Фёдора так потрясёт жену. А для неё он не был солдатом – это был мальчик Федька, друг сына, и рос он рядом с Митей. А сейчас его могли убить, взять в плен, искалечить, и душа её не хотела с этим мириться.

Никогда не отличавшаяся большой религиозностью, Софья начала истово молиться, просить Богородицу о спасении. Она подолгу стояла на коленях перед иконами, пытаясь «отмолиться», как говорила нянька, за безбожного Степана Ивановича. И ещё она просила за сына: «Защити!»

Дмитрий между тем жил с отчаянной радостью юности. Заглянув как-то под вечер к Саше «на разговор», он спросил:

– Сашка, ты знаешь, что воздух на морозе какой-то особенный? Чисто и снег хлопьями падает, а не холодно. А сами хлопья мягкие, по лицу гладят. И на земле в каждой снежинке в сумерки луна отражается…

Саша подозрительно взглянула на брата.

– Я всё поняла, Дмитрий Степанович! Ты помирился с этой противной задавакой Бухбиндершей! Ну и хорошо! Ну и замечательно! Ну и гуляйте себе под луной со снежными хлопьями, когда Федя где-то на войне пропал…

Саша вдруг расплакалась от ревности к «противной Бухбиндерше» и от обиды за Федора. Митя растерянно пытался успокоить сестру, говоря, что Федя обязательно найдётся живой и невредимый, а ещё обещал никого не любить больше, чем свою самую милую сестричку.