«Милый город, строг и строен,

Будет день такой,

Что не вспомнят, что построен

Русской ты рукой»…

А. Несмелов

«Стихи о Харбине»

Жестокой зимой 1920 года тысячи беженцев добирались до Хабаровска, Читы, Владивостока, оставляя за собой в снегах Сибирского Ледяного пути умерших от ран, голода, морозов, тифа. Эшелон, в котором ехали Мальцевы, миновав Российскую границу, двинулся в Харбин. Лишь качнулся на прощание хобот станционной водокачки, отрезая от прошлого, и никто не мог ответить на тоскливый вопрос: «Что же дальше-то будет?»

По прибытии беженцы и сумевшие выжить раненые разместились во временном жилье. «О, Господи!» – вздохнула Софья, оглядев длинное барачное помещение с двумя рядами двухэтажных нар вдоль стен. Их стали спешно заполнять, кое-где отгораживаясь вывешенными простынями.

– Сонюшка, мы с поручиком уходим, а вам с Сашей придётся здесь побыть какое-то время одним, – Степан Иванович замолчал, увидев ужас в глазах Софьи. – Сонюшка, ты не тревожься, мы постараемся все дела быстро сделать. Надо раненых как-то определить да и жильё снять поскорее, да?

Софья замотала головой, ладонями вытирая слёзы:

– Ты забыл, что Костик и Илья Семёнович вот так же ушли, и мы их потеряли, потеряли навсегда! Я больше не могу терять, нас слишком мало осталось…

Станкевич, сидевший тут же, поднял голову: «Степан Иванович, вы идите, я останусь, так будет надёжнее, мало ли что…» Мальцев благодарно пожал ему руку и быстро пошёл по проходу между нарами.

Время словно остановилось, и ожидание было непереносимым от тревожных мыслей. Отвлеклись немного, когда Станкевич принёс миски с горячим супом, за которым выстроилась очередь из беженцев. От давно утраченного ощущения сытости и тепла разморило, и сон помог прогнать тревогу. Саша и Софья крепко спали, когда вернулся Степан Иванович.

«Ну, кажется, всё хорошо складывается, – зашептал он Станкевичу, боясь разбудить их. – Я своего коллегу нашёл! Служили вместе в лазарете в японскую войну. После войны он уехал в Харбин, и поначалу мы с Рождеством друг друга поздравляли да с Днём ангела, а потом как-то всё заботы, времени вечно не доставало, и не то, чтобы забыли друг о друге, помнили, конечно… Как забыть, что вместе вынесли, но уж слишком далеко он жил, на другом конце света. А теперь вот нас сюда, за тридевять земель, судьба забросила. Ну, утро вечера мудренее, а потому давайте-ка поспим, и поутру все вместе двинемся к Иваницкому, коллеге моему. Да-да, не возражайте, вы тоже званы. Вместе подумаем о жилье, с этим здесь трудно, да и работу найти надо».

Едва рассвело, простившись со своими спутниками по гибельному пути, Мальцевы и Станкевич отправились к Иваницкому Кириллу Антоновичу. Как их встретят в незнакомом доме чужие люди, и что будет дальше – это было уже несущественно. Добрались, выжили, всё наладится… Так думала Софья, гоня прочь тревогу. «Ой! – удивлённо вскрикнула Саша, – вывески на русском языке! И дома совсем не китайские! И церкви!»

Пролётка двигалась по широкой улице, и, несмотря на утренний час, она не была пустынной. Проехал трамвай, задержался на перекрёстке автомобиль. Шли по своим делам горожане, но необычным был бегущий человек, который вёз коляску с сидевшей в ней дамой в красивой шубке. И здесь, в Харбине, это видимо было привычно.

Саша, проводив взглядом очередную рекламную тумбу, сплошь заклеенную театральными афишами, снова вскрикнула и схватила за руку отца: по тротуару с достоинством шествовал китаец в юбке, а по спине его болталась длинная коса. Он был точной копией китайца с дедушкиной фарфоровой чашки! Голова у Саши закружилась от впечатлений и слабости, и когда пролётка остановилась у дома Иваницкого, она лишь мельком отметила высокие окна на фасаде из красного кирпича и заснеженный газон.