– Девочка моя, Сашенька! – в мамином голосе перемешались слёзы и радость. – Едем! Сейчас всё будет хорошо. И ты будешь поправляться! Даст Бог, до Иркутска доедем, а там уж совсем недалеко будет.

Но до Иркутска надо было миновать полустанки и станции забитые составами, для которых не было паровозов, не было угля, не было воды. Эшелоны с чешскими легионерами, растянувшиеся на сотни километров от Красноярска до Иркутска, торопились покинуть разбушевавшуюся Россию через Сибирь, направляясь во Владивосток. Чехи перекрывали пути своими эшелонами даже санитарным составам.

Об этом с тревогой говорили Станкевич, Костя и Сашин спаситель есаул Плетнёв. Опять почти сутки их вагоны стояли, загнанные в тупик на какой-то станции.

– Господа, я на разведку, – застёгивая бекешу сказал Плетнёв. – Надо же знать, куда нас завезли.

– Я, пожалуй, тоже пройдусь с есаулом, – вскочил Костик со своего места. – А вы, Станкевич, с нами?

– Куда же я без вас, – усмехнулся Станкевич. – Или вы без меня? Дайте-ка, Софья Викентьевна, чайник, может, воды удастся раздобыть.

Степан Иванович, Софья и Саша тоже решили немного пройтись вдоль вагонов, чтобы подышать морозным воздухом. А день был хорош, и зимнее солнце сияло на чистом небе, и снег скрипел под каждым шагом.

– Благодать-то какая! – прикрыла глаза Софья. – Кто же это придумал – отобрать у людей право просто жить и дышать!

Степан Иванович с тревогой посмотрел на жену:

– Сонюшка, голубчик, ты держись! Всё когда-нибудь проходит, пройдёт и это.

– Да-да, только бы дожить до этого светлого дня, – печально кивнула головой Софья.

– Что-то наши три богатыря задерживаются, – Саша, закрываясь ладонью от яркого солнца, беспокойно всматривалась вдаль.

– Как ты их назвала, три богатыря? – засмеялся Степан Иванович. – Сонюшка, ты слышишь – три богатыря! Остроумно! Илья Муромец – это разумеется Плетнёв, он же Илья! Добрыня Никитич – наш Станкевич. Ну а уж Алёша Попович – поповский сын Костя Покровский! Спасители земли русской!

– Да, остроумно, – через силу улыбнулась Софья. – А вон, кстати, и Добрыня наш с чайником бежит. Только почему-то один…

– Зайдите, пожалуйста, в вагон, кое-что произошло, – на ходу бросил Станкевич. – Мы в Нижнеудинске, – через силу проговорил он. Налил себе воды в чашку, залпом выпил и продолжил. – Мы в Нижнеудинске, и до Иркутска было бы рукой подать, если бы пути были свободны, и локомотив нам дали, и уголь засыпали. То есть, если бы чехи всё это не забирали. Они арестовали Колчака! Мы шли мимо его эшелона и видели вагон Адмирала с флагами Чехии, Франции, Польши и кого-то ещё из наших так называемых друзей. Якобы он находится под охраной дружественных государств. Мы попытались подойти поближе к вагону, но на нас тут же были наставлены винтовки. Мы видели Адмирала – он стоял у окна. Мы отдали ему честь, и он нам ответил… А потом нас оттеснили от вагона. – Станкевич замолчал, молчали все: известие оглушило. – Но это не всё, – продолжил, кашлянув, Станкевич. – Колчак в своём эшелоне вёз золотой запас России… Судьба русского золота становится трагичной, его попросту разворуют, судьба Адмирала…

Он не договорил, молчали все.

– Есаул с Покровским решили разузнать что-нибудь ещё, подождём, какие вести принесут… – нарушил тишину Станкевич.

Так они сидели, не замечая времени, пока не раздался щелчок, после которого вагон дрогнул и тихо-тихо поехал. «Что же это? – забеспокоилась Софья. – Мы едем? А Илья Семёнович с Костиком? Боже мой, они же нас не найдут!» Вагон ехал всё быстрее, и впервые не было радости от внезапного движения, мучило бессилие от невозможности что-нибудь изменить. Оставалось надеяться, что Плетнёв и Костик объявятся в Иркутске, где, словно в огромной воронке, собирались эшелоны с беженцами, санитарные составы, военные эшелоны с казачьими войсками Семёнова, войсками Колчака, военными училищами. И невероятным казалось, что всё это людское месиво когда-нибудь успокоится. От Иркутска впереди был долгий путь с неизведанным концом.