На не совсем знакомых ногах выбираюсь на перрон, который сразу вспоминается во всех деталях. Вокзал со шпилем чуть в отдалении, прямо перед лицом блестящий черный с красным памятник-паровоз. На перрон высыпали сомлевшие от нехватки движения пассажиры, а между ними снуют продавцы с клетчатыми сумками-мигрантками и колесными тележками. «Пиво холодное, напитки прохладительные, чипсы». «Мороженое, мороженое берем». «Картошечка вареная, котлеты домашние, обеды готовые». «Пирожки с капустою, с мясом, с яйцом, сосиски в тесте, печеные, жареные, свежие». Такое можно услышать на любой крупной станции неохватной России. Но мы в Карелии, а поэтому в обычное многоголосие вплетается клич лесов и болот, копоть лесных избушек и привольность неоглядной воды. «Рыбка копченая, сушеная». «Чернику берем, морошка на здоровьице», «Пироги с рыбою, расстегаи…». Вот как раз расстегай я и хватаю, и иду уже увереннее к Сазану с Лариком, что расположились с пивком в руках неподалеку. А на асфальте под ногами подернутая прохладной поволокой полторашка воды. Это именно то, что надо. Я мечтаю к ней припасть.

– Здорово, пьянчуги! – голос спотыкается на первом слоге, но потом приобретает уверенность и респектабельную хрипотцу.

– Так всю жизнь проспишь! – бодро отвечает Сазан.

– Милости прошу к нашему шалашу. – гостеприимно приглашает Ларик.

Запиваю следы прошлой ночи, отхватываю половиину расстегая одним укусом. И становится хорошо. Вокруг уже поменялся воздух, или мне просто так кажется. Солнце светит ярко, но не печет. Где-то далеко за общагами, закрывающими обзор, лежит великолепное Онежское озеро. А внутри трепещет нетерпеливое «Скоро! Уже скоро».

У входа в соседний вагон постукивает пяткой Алина. Если что-то из вчерашнего тамбура упорхнуло в глубины забвения, то это точно не была встреча с ней. Пацаны проследили за моим взглядом и мы, не сговариваясь, решили подойти. Алина нас узнала.

– А, утренние певцы! Привет.

– Привет-привет! Как самочувствие? – галантно интересуется Сазан.

– Работаю, все хорошо. Вагон спокойный, удивительно, даже дети. А в вашем, наверное, не у всех утро было добрым? – кажется, насмешливый взгляд Алины упирается именно в меня. А потом постепенно перебирается на Сазана – Кстати, пить в общественных местах – правонарушение. Здесь почти напротив, в дирекции, отделение милиции.

– Утро прошло, как сон, ничего по себе не оставив. А день вполне себе ничего. Только расходится. – делюсь ощущениями после пробуждения.

– Ну мы так, только пригубили. Не думаю, что это заинтересует милиционеров. Им еще жуликов ловить. – смеется Сазан.

– Правонарушение – это лишать людей радостей, которые никому не мешают. – добавляет Ларик.

– Согласна, но, если что, – я вас предупреждала. Вы далеко едете, в поход?

– Да, на Валкийоки. Это нужно будет в Ламбино выйти завтра утром. А потом еще ехать до самой финской границы. Я там уже бывал. – рассказываю о наших грандиозных планах.

– Далеко-о – протягивает Алина – там, наверное, уже холодно. И охота была туда катить. Природа, конечно, красота. Но ни поесть нормально, ни помыться, ни потусить…

– Нет, ну во-первых… – мы начинаем чуть ли не хором.

Хочется рассказать в деталях, вдохнув жизнь в слова, то, что можно только почувствовать. Набросать эти картины, описать замирающий восторг и уверенное спокойствие. Попытаться объяснить, что значит – увидеть себя настоящим, а все вокруг – естественным. Раскидать пригоршни историй, показать то, что открывается взгляду на реке. Но диктор что-то выплюнул в хрипящий громкоговоритель, и на успокоившемся было перроне вновь началась суета. Диктор забрал наши слова, и они так никогда и не были сказаны. Алине нужно было заняться пассажирами, нам – возвращаться.