Он бы желал, чтобы дочь избежала подобной судьбы... Чтобы сумела найти настоящее счастье.

Мистер Уилкокс совсем не казался его воплощением.

Может, и к лучшему: пусть уезжает, время покажет наличие истинных чувств.

– Ты сможешь писать ему, это невесте не возбраняется.

Эвелин фыркнула и насупилась.

– Целых двенадцать месяцев разлуки, – сказала она. – Это слишком тяжелое испытание.

– Уверен, ты с легкостью придумаешь, чем занять себя в это время, – сказал мистер Армстронг и сразу признался: – Я, знаешь ли, и сам собираюсь уехать... Не так далеко и надолго, как мистер Уилкокс, – поспешил он уверить в очередной раз удивленную дочь. – Но месяц, а может, и дольше намерен отсутствовать.

– Куда же вы отправляетесь, отец? Мне казалось, путешествия не для вас.

– Ну, подчас нужно немного проветриться, милая Эви. – Мистер Амстронг казался смущенным вопросом и явно был рад увести разговор на другое. – Уверен, мисс Квинсли окажется лучшей заменой дряхлому старику, вроде меня: вы сможете дни напролет обсуждать дамские шляпки и папоротники во флорариуме миссис Дейдвуд.

– И все же, куда вы едете? – не отступилась от своего Эви. – Мне будет спокойнее знать, что вы задумали.

Мистер Армстронг ответил:

– Позволь мне побыть немного загадочным, Эви. Уверен, когда я вернусь, ты будешь довольна, как никогда!

Он стиснул ее ладонь и загадочно улыбнулся. Похож был при этом на юного сорванца, учудившего добрую шутку!

Но Эвелин стало тоскливо: не только Энтони, даже отец уезжает. А ей что, сидеть и беседовать о шляпках?

Она ушла в комнату в крайнем расстройстве, пыталась читать «Историю британских папоротников», подаренную ей накануне, да дело шло вяло: Эдвард Ньюман выражался высокопарно и скучно, хитросплетение слов казалось ей мрачными джунглями, сквозь которые она продиралась с явным усилием.

Нарастающим раздражением.

И, не выдержав, запустила томиком прямо в стену.

Сразу же устыдилась содеянного, да так и уснула, баюкая бедную книжицу, словно младенца.

Проснулась, как ей показалось, глубокой ночью: к ужину ее не позвали, должно быть, отец попросил не тревожить ее, дать пережить острое чувство обиды.

На Энтони.

Целый мир, если подумать.

Она поднялась. Как раз зазвучали часы в гостиной...

Двадцать три полных удара.

Поздно, но голодный желудок рьяно напомнил о себе.

И Эвелин направилась вниз, в сторону кухни. Правда, на нижней ступеньке лестницы остановилась: услыхала тихие голоса в кабинете отца.

С кем он может беседовать в столь поздний час?

Припомнился отчего-то вчерашний отцов собеседник: нет ли тут связи с внезапным отъездом родителя в неизвестном ей направлении?

Прежде такого с ним не случалось: таиться от собственной дочери.

Эвелин скользнула к двери и, приложившись к ней ухом, прислушалась...

Двое беседовали чуть слышно.

Двое мужчин.

– Я гарантирую... истинное сокровище... стоит того...

Кто-то прошелся по комнате – девушка отступила и натолкнулась на жардиньерку. Та зашаталась, пышный цветок спатифиллума повалился бы на пол, не успей она подхватить его.

– Кто там? – услышала она из-за двери.

Еле успела укрыться, как та отворилась: вчерашний мужчина – а это был именно он – высунул нос и окинул холл взглядом.

Цепким и настороженным.

Полным испуга...

– Вы в моем доме, – раздался голос отца, – здесь вам страшиться нечего. Обещаю!

Тощий ответил, но Эви уже не услышала: дверь снова закрылась, и снова приблизиться к ней она не решалась.

Мысль прошибла ее, словно молния: нужно узнать, с кем связался отец, и сделать это немедленно.

Благо, был Джим: сын кухарки, миссис Бёр, мальчишка двенадцати лет, который был бы не прочь заработать монетку. Она посылала его с поручениями в библиотеку и в лавку разносчика, вот и теперь для него нашлось дело.