Я хватаю чашки, чтобы отвлечь себя. Хочу сделать всем кофе, но паника начинает захлёстывать.

– Мирон Борисович, некрасиво так общаться с будущим зятем, – произносит Ветров сквозь зубы, а у меня от шока чашка из рук выпадает, разлетаясь вдребезги.

Мама закашливается, а папа покрывается красными пятнами от злости.

– Любовь, что здесь происходит? – спрашивает папа таким голосом, что я начинаю бояться за его здоровье.

– Папочка, ты только не волнуйся. Тебе нельзя, – бубню я, ища глазами веник и совок. – Семен шутит. Это у него юмор такой. Рождественский.

– Люба, прекрати вводить родителей в заблуждение, – останавливает меня этот идиот, поднимаясь из-за стола.

– Ветров, заткнись! – шиплю на эмоциях и сразу осекаюсь, вспоминая его слова в комнате на такую же мою фразу.

Но, как говорится, поздно пить боржоми, когда почки отказали.

– Люба, я надеюсь это просто шутка, и ты сейчас проводишь своего гостя… – Но Ветров не даёт договорить папе, перебивая его:

– При всем моем уважении к вам, Мирон Борисович, но уже поздно меня провожать. – Он расправляет плечи и встаёт рядом со мной. – Люба, конечно, не подарок, но женщина она хозяйственная. Да и у меня есть чем похвастать. Так что мы уж сами разберёмся, как нам быть и с кем нам жить.

– Слышь, ты! – взрывается отец, повышая голос, но тут на кухню возвращается мама с пылесосом.

Когда она успела выйти?

– Ой, не нашла я веник, так что соберу все осколки пылесосом. – И врубает моего старенького трудягу, который своим ревом заглушает любые голоса.

Я вижу, как шевелятся папины губы и как он стоит напротив Ветрова, убивая его взглядом. А этот напыщенный индюк даже глазом не ведёт.

–– … и если я узнаю, что ты её обидел… – папин крик разносится на всю квартиру так же внезапно, как и мама выключает пылесос.

– Ой, вот тут еще не собрала, – спохватывается мама и снова его включает.

А папа продолжает шевелить губами, стоя напротив Ветрова.

Смотрю на всю эту картину как бы со стороны. Будто это не в моем доме сейчас происходит, и не я главное действующее лицо в этом театре. Мне даже хочется засмеяться, но почему-то стыдно.

– Вот, – выдает мама, выключая пылесос. – Теперь не порежетесь. – Она осматривает всех нас, улыбается своей фирменной улыбкой ангела, как любит говорить папа, и бодро добавляет: – А теперь давайте пить чай. Ну, или кофе. – Я смотрю на неё и не понимаю, откуда в ней такое спокойствие.

А мама быстро уносит пылесос из кухни. Возвращается. Ещё раз всех осматривает внимательным взглядом.

– Или вы еще не закончили, мальчики? – спрашивает у стоящих друг напротив друга мужчин.

– Закончили, Галчонок, – отвечает ей папа, улыбаясь в ответ.

– Вот и отлично.

Мама хлопает в ладоши, усаживает всех за стол и начинает накрывать.

А мы сидим и молчим. Папа сверлит взглядом Ветрова. Ветров меня, а я хочу на работу, в свою подсобку. А лучше к сыну. Он-то у меня понятливый.

Не успеваю заметить, как перед всеми появляются чашки с чаем. Мама начинает рассказывать, как она закрывала варенье, которое ставит на стол, как ей помогал Глеб.

– А у вас есть дети, Семён? – спрашивает мама, улыбаясь ему.

– Да, дочка. Тоже Любовью зовут. Хорошее имя. Да, Мирон Борисович? – переводит он взгляд на папу, который все это время просто крутит в руках кружку с чаем.

– Очень, – соглашается папа, а после сощурившись, спрашивает: – А к твоей Любе тоже заваливаются беспардонные мужики с утра пораньше и торчат у неё в комнате?

– Моей девочке только восемнадцать, – рычит Ветров, а я понимаю, что что-то здесь не так. Отчего так заводиться-то?

– Так и моей когда-то было восемнадцать. – А вот папа говорит уже спокойнее.