Евнух Гу вздохнул. Всё равно, что варить журавля! Разве пьяные мужчины, собравшиеся здесь, в состоянии оценить такую музыку?

[варить журавля, сжигать цинь — равнозначно «метать бисер перед свиньями», то есть выступать перед теми, кто не оценит искусство по достоинству]

Он был уверен: наложница Вэнь тоже понимает, что делает. Но привычка этой женщины везде гордиться своими талантами делает её сегодняшнюю игру на цине наибольшей глупостью. Да, ей во многом нет равных среди многочисленных жён вана Ся. Но скромность — одна из женских добродетелей, потеря которой дурно скажется на репутации. Она вошла в мужское общество и не постеснялась оказаться в центре внимания, пользуясь благосклонностью правителя. Однажды эта женщина разорит всё государство!

Будто уловив чужое внимание, наложница Вэнь вскинула длинные ресницы, опалив евнуха Гу томным взглядом.

Совсем с ума сошла! Он едва удержался, чтобы не покачать головой. Неужели ошибся в ней? Тогда, десять лет назад, когда прислушался к просьбам хоу Вэня и помог его сестре попасть в число государевых наложниц?

Милая барышня со временем превратилась в ненасытную тигрицу, терзающую вана Ся. Просьбам наложницы Вэнь и её желаниям нет предела, а от организованных ею пиров уже стонет весь двор. Казна, и без того опустошённая бедствиями последнего года, почти истощена, поэтому цзиньбэй собирают с чиновников и местной знати.

Есть ли предел её желаниям?

Закончив играть, наложница Вэнь встала и под одобрительные возгласы гостей прошествовала к возвышению, где на ложе, похожем на трон, возлежал третий ван Ся. Правитель был и без того пьян, но эта женщина принялась доливать ему вино. А когда тот отвёл рукой поднесённую чашу, отпила из неё сама и насильно влила хмельной напиток прямо в рот вана. Многие в тот момент отвели взгляды, притворившись занятыми фруктами и закусками на своих столах.

Верх бесстыдства!

Евнух Гу приблизился к возвышению, на котором отдыхал правитель, и церемонно поклонился.

— А… мой евнух пожаловал? — ван Ся умудрялся замечать верного слугу в любой точке зала, а тем более, когда тот появлялся рядом.

— Да, государь. Я здесь, — ответил евнух Гу и добавил чуть тише: — Не пей больше, мой государь. Вино плохо скажется на твоём здоровье.

С этими словами он отобрал кувшин с вином у наложницы Вэнь и вернул его на стол, получив в ответ горячий взгляд — сказать она ничего не могла, ведь правитель любил своего верного слугу, но и спрятать горящие вызовом глаза тоже не удосужилась.

— Мой евнух настолько любит меня? — со смехом спросил ван. — Видишь, наложница Вэнь, кроме тебя в этом дворце есть ещё один верный человек!

— Не говори так, государь, — ответил евнух Гу. — У государя множество верных подданных.

Ван обвёл собравшихся в зале мужчин мутным взором и, опершись на плечо наложницы Вэнь, попытался встать на ноги. Удалось это лишь с помощью евнуха Гу — подхватив правителя за пояс, он позволил тому опереться на себя и осторожно повёл в сторону спальных покоев. Наложница Вэнь пристроилась рядом.

Добравшись до спальных покоев, они уложили вана на широкую кровать, и наложница Вэнь принялась снимать с мужа шёлковую мантию, расшитую красными драконами, ничуть не беспокоясь о постороннем человеке. Правитель потрепал её по напудренной щеке, выражая свою признательность.

Евнуху Гу такой жест вана напомнил охотника, ласкающего верного пса. Но наложница Вэнь мило улыбнулась и, перехватив его ладонь, почтительно приложилась к ней губами.

Зачем она так сильно красится? На бледной коже вана Ся остался след от поцелуя, напоминающий свежую кровь.