Отец, завидев меня, взял за руку и приблизил к нему. Я учтиво пожал руку молодому человеку (он был намного моложе моего отца). Его я, правда, тогда не вспомнил, но я сразу же заметил, как он живо отреагировал на моё приветствие: он весело мне улыбнулся, так же крепко пожал руку и проговорил:

– О, да ты сильно изменился, малыш!

Он не был похож ничем на моего отца, и этим он притягивал меня все больше и больше.

– Так ты не помнишь меня? – спросил он снисходительно.

Я с совершенным спокойствием ему сказал, что нет. В ответ он заявил, что моему отцу приходится двоюродным братом, и зовут его, как и меня, Антонио.

Отец как всегда сухо что-то ему сказал, затем повёл его с Еленой к нам в дом. Пока мы шли, он показывал ему свои виноградные угодья, соседние дома, где жили такие же помещики, пристань, видневшуюся вдалеке, и спокойное море. Странно, что я успел позабыть о том, что у моего отца был брат. Мать мне после напомнила, что к нам он приезжал весьма редко, и тогда я был ещё совсем мал, лет шести-семи от роду, так что вполне вероятно, что я мог его не вспомнить сразу.

«Какой же, он, однако, замечательный человек!» – первая мысль, пришедшая мне в голову после встречи с ним, – «Эх, был бы у меня такой отец!».

Проводя время за столом, этот Антонио рассказывал многое о своей жизни. Это было столь интересно и захватывающе для меня, что я не мог оторвать своего взгляда от него. Начал он с того, что приехал из Рима, где обзавёлся новыми знакомствами и работал не покладая рук. Затем он отметил, что до сих пор ещё не создал семьи, и поэтому нередко скучает по своему брату, моему отцу. Он также сказал, что мечтает открыть новый текстильный завод в своём городе, чтобы увеличить доходность.

И всё в том духе…

Но что меня удивило, это его совершенное равнодушие к отцовскому поместью. Он ни разу не высказывался о его стараниях здесь, о том, как здесь прекрасно, и что здесь райский уголок, как то мне говорил отец. Все его разговоры были о себе. И я заметил, что отцу это не пришлось по духу. Когда тот начинал говорить что-то вновь о своей деятельности, тот стал его обрывать, говоря:

– Ясно. Это я слышал. Давай другое.

Того, походу, ничуть не смущал такой дерзкий тон отца, и он замолкал, приступая к еде. А Серджио, при тихом согласии своей жены, начинал так расхваливать своё имение, что у меня аж язык чуть не поворачивался сказать: «Да уж, если бы вы только знали, что здесь творилось!».

Но я держал себя в руках и понуро смотрел в тарелку. И взгляд дяди Антонио меня на какое то время обнадеживал: в нём было много черт характера, которые не были присущи моему отцу. И вот, когда наконец трапеза подошла к концу, и мы все поднялись со стола, дабы выйти на улицу, отец вдруг настороженно посмотрел на своего брата и сказал:

– Так приезжал бы ты по-чаще, Антонио! Ты ведь так тоскуешь по Сицилии. По этим чудеснейшим местам! Какой здесь вид! Просто загляденье! Мы с Еленой не можем ни на секунду оторваться от самого незначительного взгляда на море.

– Был бы рад, да работа не позволяет, Серджио, – отвечал он с довольным видом, чуть надменно, – Слишком велико к тому же и расстояние от Севера до Сицилии.

Тут отец внезапно воскликнул:

– Брось! Тебе здесь нравится, я вижу. Ты просто слишком самодоволен, чтобы это признать. Что может быть лучше, чем поместье с виноградными лозами и видом на бушующие морские волны с проплывающими по ним судами? Вообрази!

Антонио только пожал плечами.

– Ну, кому море и лозы, а кому – текстильная фабрика и путь к прогрессу.

Эти слова, как я заметил, произвели на отца ужасающее впечатление, словно ему было адресовано личное оскорбление, задевшее его достоинство и честь. Он вдруг принял недовольный вид и, обернувшись к брату, крикнул: