Недаром все это. Весь день накануне складывался у меня на редкость удачно. Я хорошо поработал утром, потом с одного захода получил сорочки в прачечной на улице Красикова, оплатил телефон в сберкассе на улице Дмитрия Ульянова и в мастерской поблизости отдал в гарантийный ремонт мамины часы (их тут же при мне и починили); на обратном пути купил в «Академкниге» «Античную эпическую историогрфию», а в табачном киоске напротив – четыре пачки «Астры». Нигде не наткнулся на обеденный перерыв, не стоял в очереди, – меня обслуживали быстро и приветливо, весь рейд занял минут сорок. Как мало нужно советскому человеку, чтобы почувствовать себя счастливым!

Видя, что обстоятельства мне благоприятствуют, я решил до «Пекина» заскочить еще в городскую нотариальную контору на Кировской – оформить доверенность на Лешу Кирилловского, который на следующей неделе выезжает в Астрахань. В конторе я рассчитывал потерять час, но уже через десять минут – продолжалась полоса везения – все было кончено, и я вышел на улицу. Времени до встречи оставалось много, я пошел к «Пекину» пешком.

Быстро темнело; густо, бесшумно валил снег; народ, закончив рабочий день, запрудил тротуары. Я шел, не заботясь о маршруте, выбирая лишь улочки побезлюднее. С Кировской свернул на Мархлевскую, миновал здание школы, в которой я окончил первые два класса, и вышел на бульвар. Пересек Сретенку, спустился к Трубной и на Цветном, против Ленькиного дома, остановился. Довольно долго я глядел на два освещенных окна в четвертом этаже – с улицы была видна знакомая уродливая люстра, – размышляя, зайти или нет, потом двинулся дальше. Я берёг родившуюся во мне тихую просветленную грусть, опасаясь расплескать ее каким-нибудь неосторожным поступком. (Каково же мне было, когда ранним утром я вывалился из вытрезвителя, и неизвестный темный переулок вывел меня прямо к Самотеке, – каково мне было сквозь дурноту и нестерпимую головную боль опять увидеть этот дом и эти два освещенных окна! Нет, недаром, недаром такая петля; недаром Бог снова привел к этому месту…)

Поднимаясь по Садовой Самотечной, я вдруг подумал, что не худо бы – раз уж я здесь – бросить взгляд на церковь Знамения у Петровских ворот: до этого я видел ее лишь мельком и плохо помнил, а тут вдруг почудилось, что этот малоизвестный памятник помог бы мне кое-что уяснить в моей теперешней работе. И, несмотря на то, что до встречи у «Пекина» оставалось уже только минут пятнадцать, я свернул в Лихов переулок, обогнул здание Управления внутренних дел и под подозрительным взглядом милиционера, дежурившего у гаражей, медленно обошел вокруг церкви. (Должно быть, это мое паломничество на Петровку-38 тоже сыграло свою роль в дальнейших событиях, умилостивив судьбу в милицейской фуражке.) Тут был целый ряд моментов, подлежащих фиксации: «широтная» композиция четверика, выраженная соотношением венчающих фасады кокошников 3/4, пятиглавие придела, примыкающего к трапезной с северной стороны, колокольня, постановкой и формой повторяющая колокольню церкви Николы в Пыжах, и пр. Странно, но этот холодноватый профессиональный восторг перед памятником, пережитый за несколько минут до встречи с «тамбовскими волками», был первым, что с умилением вспомнилось мне, когда я очухался на вытрезвительской койке; он лег, так сказать, в основу пережитого просветления.

Итак, я проснулся, вернее, был разбужен непреодолимой физиологической потребностью и, гонимый ею, еще ничего не соображая со сна, кинулся к двери, лишь вскользь попутно удивившись обширности залитого светом незнакомого помещения, уставленного койками с неподвижно лежащими на них в разных позах телами. Сам я был почему-то в одних трусах. Явившийся на мой стук милиционер проводил меня в уборную, где, ступая босыми ногами по ледяной слякоти, я начал осознавать весь ужас, весь позор своего положения.