– Молодец! – похвалил он. – Ты только вчерашние термосы не забудь захватить.

А как я оказался за запертой дверью – это его не удивило.

Мне почему вспомнилось все это? Вчера на «Торпедоносцах» – великий, между прочим, фильм – я встретил Сережку Дорохова. Я не поздоровался с ним. (Приятельство наше тогдашнее закончилось непримиримой враждой.) И он тоже сделал вид, что меня не узнал. А может, и действительно не узнал.

13.10.1984. Пасмурный, ветреный день. С Минькой и Аллой прошли по бухтам почти до самого поселка Орджоникидзе. Шли медленно, подбирая красивые камешки и показывая их друг другу. Я нашел два «куриных бога». Никогда еще они мне не попадались, да я и не искал их, не веря в свою удачу, а тут – сразу два!

Узкой косой тропинкой, извивающейся по крутому склону Киик-Атламы, мы перевалили в дальние, уединенные и труднодоступные бухточки, где я ни разу еще не был. Там было чудесно! Мы не встретили ни одного человека. Не доходя до Орджоникидзе, свернули с тропинки, поднялись на гребень горы и по гребню двинулись обратно.

Когда, спустившись в долину, мы уселись выкурить очередную «сигарету наслаждения», то заметили вдруг, что с запада, из-за гряды холмов, надвигается на нас страшная грозовая мгла.

Мы продолжали безмятежно покуривать, успокаивая друг друга, что грозу, судя по всему, пронесет мимо. Все равно прятаться было некуда. Гроза обрушилась на нас, когда, выйдя к Тихой бухте, мы взяли курс на гору Волошина. (Для сокращения пути и для того, чтобы хоть на время выйти из-под ветра, я повел своих спутников через восточное плечо Кучук-Енишара). Через минуту мы промокли до нитки. Ледяной ливень сек лицо, потоком струился по позвоночнику; бешеный напор ветра заставлял сгибаться чуть не до земли; на ногах мы тащили пуды грязи; ноги разъезжались.

Так продолжалось около часа; потом гроза стала ослабевать, но мы уже входили в поселок.

Мыс Хамелеон целиком состоит из кила (разновидность отбеливающих глин). Далеко выступая в море, он, казалось бы, давно должен был быть разметан и начисто слизан волнами: в нем нет ничего, что могло бы противостоять накату. А вот поди ж ты – стоит! И, как утверждают специалисты, за тысячи лет даже не изменил своих очертаний. А дело вот в чем. Конечно, первые же волны, ударившие в него, отгрызли его пологие бока, которые, рассыпавшись, расползшись, образовали вокруг Хамелеона обширную абразионную террасу. Эта-то невидимая подводная отмель и преградила путь следующим волнам. Всякий раз, как на море разыгрывается волнение, прибой вскипает у окончания отмели, в сотне метров от Хамелеона, а до его высоких клифов добегает по мелководью (бенчу) лишь безвредная зыбь. Так рыхлая податливая глина оказалась прочнее и устойчивее гранита, утраченное стало надежным щитом, и слабость обернулась силой. Вот тема для притчи в духе даосов.

Однажды – это было в те времена, когда я читал меньше, а думал больше, мне посчастливилось набрести на действительно великую мысль. Великую – не в силу ее оригинальности, напротив: все ее величие в том и состояло, что каждый, мне кажется, мог бы опознать ее как свою, давно знакомую… Должен признаться, это произошло случайно. Сошлюсь теперь на нее, поскольку ничего нового в голову не приходит.

Мысль заключалась в том, что единственной целью науки – сущностной целью непрерывного накопления позитивных знаний – может быть только обнаружение незнания, если понимать под этим словом не тупую пассивность перед миром, а острое переживание организованности и осмысленности мира как единого целого, не охватываемого никакими дискурсивными средствами. Μόνος πρòς μόνος