Опять. Снова.
Я заметил за собой такое: период моей активности и оптимизма – три недели.
Я бодр, мне всё интересно, жизнь прекрасна и т. д.
Когда этот срок истекает, я начинаю маяться и мне уже ничто не мило.
Ну вот такая психика, бороться невозможно. Да и зачем?
К тому же об этом моём свойстве знал и ещё кто-то, ко мне расположенный сдержанно-доброжелательно, и когда мне становилось совсем тошно и невмоготу, появлялся шанс изменить ситуацию.
Шанс, случай.
Нет, решение, право выбора – всегда оставалось за мной.
Но возможность перемены – появлялась.
Вот странное такое что-то…
То, что мы работаем исправно, было отмечено и начальством, и оно тут же решило открыть новый трудовой фронт.
В 50 км ниже по Свири в прошлом году заложили зимник, но не доложили.
Вот туда надо пятерых мужчин, шестой будет Эдька Репетуха, из местных, он будет прорабом, знает, что надо делать, а мест в вагончике всего шесть. Ну, конечно, нужен один вальщик.
Я почувствовал примерно то же, что чувствует боевой строевой конь при звуке трубы, объявляющей атаку.
Расклад такой.
Мы с вещами (это меня немножко смутило – зачем с вещами? – но спорить не стал, начальству виднее), на мотовозе добираемся до Вознесения, там грузим вещи на трактор-трелёвщик (за кабиной тракториста что-то вроде бульдозерного щита, между кабиной и щитом всё вполне умещается).
На складе выдают продукты – коробки с консервами, мешки с крупами, макаронами, сахаром и пр.
Отдельно – чай, Эдька Репетуха отбирает пачки с чаем и несколько пачек рассовывает по карманам.
Все продукты присоединяются к нашим вещам, уже погруженным на трактор, и получается внушительная картина: горбатый трелёвщик.
Тракторист, увидев эту картину, качает головой, но ничего не говорит, забирается в кабину и запускает двигатель.
Мы смотрим ему вслед, и нас зовут к берегу, где нас ждёт катер.
Не прогулочный, конечно… нет, какая-то рабочая лошадка, похожая на маленький буксир. Отчаливаем, и – «вниз по матушке по Волге».
Что-то около часа вниз по течению, вдоволь любуемся пейзажами.
Конечно, если бы мы не проголодались, это была бы чудесная увеселительная водная прогулка. Но в этот раз о таких мелочах, как обед, как-то впопыхах никто не подумал, и к моменту нашей высадки на берег все были изрядно голодны.
– Ничего, – сказал Репетуха, – тут уже недалеко, пару часов ходу. Придём, там уже трактор нас ждёт… всё путём.
И мы двинулись от берега вглубь леса.
Вот знаете, леса есть разные… это был лес как бы первозданный… Ты идёшь по лесной тропе и всею кожей, всем своим существом ощущаешь: здесь хозяин – он, лес. Ты – гость, причём непрошеный и нежданный.
Через час (комары опять почуяли свежинку) перед нами взлетел птеродактиль, тяжело ударяя крыльями по вершинам деревьев. Репетуха, возглавляющий нашу колонну, не обратил на это внимания.
– Эдик, что это? – спросил я.
– Глухарь, птица каменного века. Их тут много, – ответил Репетуха.
Через два часа мы вышли на поляну, где действительно стоял вагон-бытовка, на полозьях.
Заглянули внутрь – да, шесть спальных мест.
Но где трактор?
Репетуха включил радиотелефон и связался с конторой.
Там ничего о судьбе трактора и тракториста не знали.
Получалось положение. Вечерело, холодало, был красивый закат, мы – уставшие и голодные. Красивым закатом сыт не будешь, впереди – ночь со звёздами, в двух часах ходьбы – Свирь…
Ну да. Мы выходим на берег в темноте (если вообще доберёмся) … И – что?
Репетуха пожал плечами, нашёл пустую консервную банку, ополоснул её, набрал воды и на костерке стал варить себе чифир. Человек он был опытный, видавший виды, скажем так (потому на складе набирал в карманы не конфеты и пряники, а пачки индийского «со слоником»).