И в его руке появилась короткая, самодельная заточка. Ухватив мою безвольную тушку за волосы, он прицелился в глаз. Вот, теперь стало страшно. До жути и мокрых штанов. Боль раскалённой спицей вонзилась в мозг, и я сорвался на крик, размазывая по лицу слёзы и кровь. Пнув напоследок, главарь убрался, наконец, оставив мою тушку в покое.

– Паша! Пашка, ты меня слышишь? – хриплый голос Жеки разорвал пелену боли, достучавшись до сознания и снова возвращая к жизни. – Ну, же! Давай, приходи в себя! Хоть на минуту!

– Дай сдохнуть спокойно, а! – прохрипел я.

Жека неожиданно рассмеялся. Легко, так, уверенно, словно не было ни боли, ни плена. С трудом разлепив оставшийся единственным глаз, убеждаюсь, что реальность никуда не делась, и мы с ним все так же являемся в грязи, в кустах над обрывом.

– Рано тебе, Паша, – улыбается Жека. – Тебе ещё детей поднимать!

– С ума спрыгнул? – хриплю я. – Нет у меня детей. И не будет. Никогда. Бесплодие.

– Знаю, – улыбается тот. – Ты из-за этого с отцом разругался. Ты вот что, Сане передай, только слово в слово. Он поймёт. Передай, пусть сам решает. А я ушёл. Жду его решения. Запомнил? Так и передай. Теперь прощай, Паша. И остальным тоже передай. Я свой выбор сделал.

И он закрыл глаза. На израненном лице замерла невероятно спокойная улыбка. Словно он не чувствовал боли, а загорал на пляже. Даже завидно стало на мгновение. Но только на миг. А потом и моя боль начала куда-то уходить. И стало тоже хорошо и спокойно. Я устало закрыл глаз и провалился в темноту.

В себя пришёл в реанимационном боксе. Правда, осознал я это далеко не сразу. Белая, пластиковая капсула с кучей датчиков, моё тело, погруженное в полупрозрачный гель системы жизнеобеспечения. До сих пор я видел эти аппараты только снаружи и издалека. А теперь, вот, сам внутри оказался. Попытка пошевелиться провалилась с треском. Густой гель не позволил даже двинуться. Но, видимо, сигнал ушёл куда надо, потому что через минуту бокс открылся, и надо мной склонились аж три головы в белых халатах.

– Наконец-то! – облегчённо вздыхает один из врачей. – Вы помните имя, фамилию?

– Да, – отплёвываясь от какой-то автоматической трубки, ответил я. – Док, мне уже можно встать?

– Не раньше, чем я проверю ваши показания и анализы! – отрезал врач. – Я обязан убедиться, что рецидива не будет. Всё-таки ваше состояние более чем серьёзное.

– Ну, хоть оно есть, – вздохнул я, покорно расслабившись и позволив аппарату проанализировать мою тушку. – Спасибо, что с трупом не перепутали.

– Шутить изволите? – нервно усмехнулся врач и укоризненно посмотрел на меня. – Ваши друзья и труп в реаниматор уложили бы. Что ж, молодой человек, показания стабильные, воля к жизни есть, – он неуверенно посмотрел на меня, словно прикидывая, а точно есть эта воля к жизни? Я даже кивнул, подтверждая, что умирать больше ни в коем разе не намерен. – Юлия Матвеевна, подготовьте палату интенсивной терапии. Через час переведём его туда. Павел Игнатьевич, я надеюсь на ваше благоразумие. Не пытайтесь покинуть бокс самостоятельно!

– Док, а Жека? Ну, то есть, Евгений Самойлов. Где он?

– А, тот, которого вместе с тобой доставили? К сожалению, Самойлов ещё не пришёл в себя, – доктор махнул рукой в сторону стены. – Он в соседнем боксе. Состояние стабильное, но динамики нет.

– А стабильное, это, надо понимать, стабильно хреновое? – съязвил я. А потом вспомнил последние слова Жеки, и резко стало грустно. Если он в таком же коматознике, как в народе называли боксы реанимации, то дело совсем гиблое. И, судя по лицу врача, я попал в точку. – Док, а ко мне посетителей пустят?