На площадке царил полумрак, но пока Ганн говорил, он направил луч карманного фонарика на бронзовую табличку с именем «Казмах». Он положил одну руку на бедро.

– Все в порядке, – повторил он, – в порядке, как угорь в грязи. Декрет nisi – ваш, сэр. Как старейшина лондонского Сити и мировой судья вы имеете право вызвать полицейского…

– Попридержите язык! – отчеканил Ирвин. – Вы выпили, и я не доверяю вашим показаниям. Я не верю, что моя жена или кто-либо еще, кроме нас, находится в этом доме.

Водянистые глаза оскорбленного мужчины неестественно расширились.

– Выпил! – прошептал он, – выпил…

Но негодование лишило Ганна дара речи:

– Простите, сэр, – прервал его гнусавый голос Брисли, – но я могу ответить за Ганна. На карту поставлена репутация агентства. Работал с нами три года. Вечеринки, несомненно, были, но в помещении, о котором сообщалось.

– Я буду рад, – сказал Монте Ирвин, и голос его дрогнул от волнения, – если вы одолжите мне свой карманный фонарик. Я, естественно, расстроен. Будьте добры, спуститесь вниз. Я позвоню, если вы мне понадобитесь.

Оба мужчины повиновались, Ганн что-то хрипло пробормотал Брисли, а Монте Ирвин остался стоять на лестничной площадке с фонарем в руке. Он подождал, пока по звуку шагов не понял, что пара вернулась на улицу, затем, упершись рукой в закрытую дверь и прижавшись лбом к влажному рукаву пальто, постоял некоторое время, и фонарь, который он держал безвольно, светил на пол.

Губы его шевелились, и он почти неслышно пробормотал имя жены.

Квентин Грей и Сетон вышли из «Принца» и остановились, пока Сетон раскуривал длинную черную папиросу.

– Жалко тратить эту коробку, – сказал Грей. – Может, заглянем на часок в Гейти?

Его настроение значительно улучшилось, и он наблюдал за проходящей толпой с выражением, более соответствующим его мальчишеской привлекательности, чем гнев и досада, которые владели им час назад.

Сетон Паша бросил спичку на дорогу.

– Мои официальные дела на сегодня закончены, – ответил он. – Я безоговорочно отдаю себя в ваши руки.

– Ну что ж, – начал Грэй и приостановился.

В трех ярдах от места, где они стояли, притормозила длинная низкая машина, шофер которой был временно задержан из-за остановки автобуса. Грей яростно схватил Сетона за руку.

– Сетон, – сказал он, его голос выдавал сильное волнение, – смотриnt! Там Монте Ирвин!

– В машине?

– Да, да! Но с ним двое полицейских! Сетон, что это может значить?

Машина удалялась, поворачивая направо через поток машин и явно направляясь на старую Бонд-стрит. Живой цвет Квентина Грея покинул его, и он повернул к Сетону внезапно побледневшее лицо.

– Боже правый, – прошептал он, – с Ритой что-то случилось!

Пренебрегая своей личной безопасностью, он выскочил на дорогу, уворачиваясь то в одну, то в другую сторону, и устремился за машиной Монте Ирвина. О том, что рядом с ним находится его друг, он не подозревал до тех пор, пока на углу Старой Бонд-стрит его плечо не сжала крепкая рука. Грей сердито обернулся. Но хватка оказалась неподвижной, и он впился взглядом в безэмоциональное лицо Сетона Паши.

– Сетон, ради Бога, не задерживайте меня! Я должен узнать, в чем дело.

– Подождите, Грей.

Квентин Грей стиснул зубы.

– Послушай меня, Сетон. Сейчас не время для вмешательства.

– Ты собираешься ввязаться в очень неприятное дело, и я повторяю – подожди. Через минуту мы узнаем все, что нужно узнать. Но неужели ты намерен открыто влезть в семейные дела мистера Монте Ирвина?

– Если с Ритой что-то случилось, я убью этого проклятого Пайна!

– Ты намерен вторгнуться к этому человеку в твоем нынешнем состоянии духа в момент явных неприятностей?