День выдался на редкость прекрасный – небо сияло безоблачной лазурью, воздух был напоён ароматами весны, а солнце, казалось, пригревало с особым умыслом. Всё вокруг цвело, жужжало, звенело от жизни – как будто сама природа решила устроить пир перед бурей. Академия гудела: адепты делали ставки, тренировались, смеялись и готовились к грядущей битве. В этом общем шуме моя решительная поступь казалась особенно чуждой.

Несколько старшекурсников пытались было меня остановить – кто-то хотел пожелать удачи, кто-то подбодрить, но стоило им поймать мой взгляд – холодный, сосредоточенный, как натянутая тетива, – желание влезать в дела самой младшей команды таяло на глазах. Они спешно отходили в сторону, делая вид, будто забыли что-то срочное.

До ректорского корпуса я добралась тихо – насколько позволяли обстоятельства. Всего пара кустов, одна испорченная причёска и ни одной серьёзной жертвы. Учитывая, куда я направлялась, это почти достижение.

На пороге, как и следовало ожидать, меня встретила леди Эйра – хладнокровная и неподвижная, словно статуя изо льда. Она властно подняла руку:

– С оружием вход запрещён.

– Без оружия туда идти – куда глупее, – ответила я и, не меняя выражения лица, чуть приподняла меч. Его холодное лезвие оказалось пугающе близко к её шее.

Эйра молча отступила в сторону. Мне даже не пришлось настаивать.

По винтовой лестнице я поднималась, словно взбираясь не на этаж, а на вершину приговора. Шаг за шагом, с каждым витком в груди становилось теснее. За дверью – Юрдан. За этой дверью – неведомое. И, пожалуй, самое страшное: правда. О нём. О ночи. О том, кем он стал – или всегда был.

Я остановилась перед дубовыми створками. Картины, которые я выстраивала в голове по пути – сцена прощения, искренние слова, возможно, театральный пафос – внезапно поблекли. Чудилось, что мне предстоит не разговор, а допрос. Или… приговор.

Что сказать? Как начать?

Ответа не находилось. И потому – как всегда – вперёд, без колебаний. Взгляд прямо, спина ровная, рука на эфесе. Будь, что будет.

Я постучалась. И, не дождавшись ответа, вошла.

Ректор сидел за столом, окружённый кипой бумаг, которые он перелистывал с усталым видом. Его пальцы потирали виски – будто он пытался стереть наваждение или боль, поселившуюся в голове. Вид у него был измождённый, взъерошенный, совсем не тот величественный и опасный магистр, каким я запомнила его вчера. Он казался… человеком. И это пугало сильнее, чем если бы он встретил меня с клыками и когтями.

– Я ждал тебя с самого утра, – произнёс он, не поднимая взгляда.

– Это уже ясно, – отозвалась я, стараясь говорить спокойно, но голос звучал на грани. – А запреты и барьеры… это у вас новые методы дисциплины?

Уголки губ дёрнулись – от стыда? Сарказма? – даже я не поняла.

– Они существовали всегда, – он откинулся на спинку кресла и устало посмотрел на меня. – Просто я редко бываю в Академии, и без меня о них забывают.

– Так вы внезапно решили стать хорошим ректором? – спросила я, прищурившись. – Признаться, выходит у вас не особенно.

– Я понял это утром. Когда очнулся в клетке, – слабо усмехнулся он.

Я вздрогнула.

– Кто вы?

Он вскинул бровь.

– Разве Темнокрыльский тебя не просветил?

– Он решил, что будет… забавно, если я додумаюсь сама, – процедила я, чувствуя, как между лопаток ползёт ледяной ком.

– Он вылил на меня всё, что думал. Не щадя выражений, – сухо сказал ректор. – Честно признаться, я почти отчислил его. Но, увы, его монолог помог мне частично восстановить… ту ночь.

В горле пересохло. Я провела языком по нёбу – будто в надежде найти остатки влаги.