– Я по тебе почему-то скучала временами, – поведала она, глядя на ЛЭП, виднеющуюся вдали.

– Да я тоже немного, – ответил он, рассматривая ту же ЛЭП.

«Немного», – криво усмехнулась она.

Снова молчание. Но на его лице, «светлевшем» всё более и более, проявлялось постепенно подобие улыбки.

– Вон там бабулька на велосипеде, – кивнула она на дорогу, ведущую к реке. – Корзинка какая-то на багажнике…

– Поди ягод насобирала, домой везёт, – внезапно продолжил он её мысль.

– Думаю, да. Варенье сделает, внуков будет кормить…

– Ну наверное. И?..

– Её бы ты тоже хотел уничтожить? Вот конкретно её?

Он вздохнул.

– Я не конкретизирую. Говорил же когда-то: всех и сразу. Просто сделать эту планету непригодной для жизни.

– А ты конкретизируй. Подели целое на малые части. Не ищи этот глобальный смысл. Ты же сам знаешь, что он весьма скользкий.

– Пытаешься свести всё к религии?

– Нет, к вере. Ты сам поймёшь всё когда-нибудь. Поймёшь ещё больше, чем поняла я. Я же… – тут она слегка покраснела. – Вот что бы ты сказал, если б узнал, что за тебя кто-то молится почти каждый вечер?

Он улыбнулся по-настоящему. Усмехнулся, но совсем беззлобно.

– Что бы я на это сказал… Спасибо, что ли… Спасибо, – и, увидев, что она досадует на себя, произнёс: – А смысл я знаю.

– Хм, и в чём же он?

– На самом деле, всё лежит на поверхности, – всего-то в третий раз за всё время их разговора он посмотрел прямо на неё.

– Что-то чисто биологическое?

– Почти, – он всё смотрел на неё, будто ждал, когда она догадается.

– Я в тупике, – она пожала плечами.

– Бывает, – снова вздохнул он и перевёл взгляд на ЛЭП.

«Не хочет сказать… Ну да, так запросто всё выдавать о смысле жизни не стоит. Пойму… когда-нибудь».

Вновь молчат. Смотрят на небо, уже окончательно занесённое тучами. Обрывают травинки.

Далёкий-далёкий гром. Капли дождя… Частые капли… Ливень. Гремит громче.

– Ты видишь? – поворачивается он к ней, почти радостный. – О чём мы говорили так часто раньше…

– Ну! Вот оно, то самое, чего боятся идиоты с зонтами.

Встают.

– Пойдём… Чёрт, неужели я гуляю с тобой в ливень?

Она смеётся:

– Неужели я гуляю с тобой в ливень…

«Вот теперь уж точно пора хотя бы за руку его взять…», – мелькнула нелепая мысль. Но она снова не смогла рискнуть и только спросила:

– Помнишь договорённость? О том, что, когда мне станет совсем сложно, я обращусь к тебе за советом?

– Помню, – кивнул он.

– Она в силе?

– В силе. И давай я пойду по шпалам. Удобней будет.

Так и пошли. Вновь молча. Ливень не прекращался…

– Шавка, – поёжилась она и неосознанно к нему приблизилась, увидев неизвестно откуда взявшуюся здесь немецкую овчарку, семенившую им навстречу. – Как она по насыпи-то взбежала?

– И то правда, – пригляделся он. – Так и не посмотрел, как называется эта твоя фобия.

Он обнял её, и теперь они вместе шли по шпалам.

– Вот и я… и я не посмотрела, – с трудом проговорила она, скрывая своё крайнее удивление…

…Светло-серо-голубая подушка. Тонкие занавески и чернота за окном. Смятое, чуть не перевёрнутое одеяло.

«Конечно же сон, – пронеслось где-то в глубине сознания. Она кое-как поправила одеяло и вновь упала на подушки. – Но какого чёрта… Какого чёрта моё подсознание вытворяет такие трюки? Расскажи я ему этот сон, он бы, наверное, почувствовал себя чуть не оскорблённым. Ну чего я опять напридумывала… Завтра рано вставать. Не забыть вернуть Лине тетрадь по обществознанию… А вечером у нас дискотека…»

…Он проснулся от холода – одеяло практически свалилось на пол. Не открывая глаз, он подтянул его и закрылся чуть не с головой, согреваясь и пытаясь сложить в единое целое обрывки то ли какого-то внезапно вспыхнувшего воспоминания, то ли сна, увиденного этой ночью. Тщетно. Ускользнули даже эти обрывки. «Какого чёрта так рано… Сколько ещё до шести? Спа-ать…».