Да, в новом классе замечательные ребята. С ними спокойно можно обсудить что угодно по теме искусства (любых его видов), истории, политики, кому интересно. Подискутировать о вегетарианстве, феминизме, культурной ценности русского рэпа. Просто смеяться от души, даже когда на то нет особого повода. Кто-то уже нашёл себе новых друзей. Но мне отчего-то кажется, что первые друзья запоминаются крепче всего, и что первая дружба может быть самой надёжной, если её не отбрасывать, не отмахиваться от неё в череде новых людей и дел…

«Всё меняется» – ты так любишь эту фразу. Точную. Верную.

Это правда. Я уже не знаю почти ничего, не знаю, кто уйдёт, а кто останется. Уже ничего не загадываю, почти не планирую будущее. Но в голове порой такая мыслишка бьётся: «Да пусть уходят. Кто угодно пусть уходит, если так должно быть, конечно. Но ты, прошу, ты останься, D…» Не знаю, чем можно объяснить то, что я подолгу не пишу ничего первая, продлевая так наши периоды молчания, ведь сам ты нарушаешь их крайне редко. Не знаю, можно ли сказать, что я скучаю и на что-то надеюсь. Но щемит что-то в душе, особенно если копнуть в воспоминаниях глубже – до чая «Lipton» и магазина в пятистах метрах от дома…

И есть ли между нами та самая связь? да, которая не прервётся, если её чувствовать?..

***

В сандалии набивался песок и крошки щебня. Слишком крутая железнодорожная насыпь.

«Зачем я лезу туда, в конце концов? Что меня дёрнуло?»

Парень, сидящий на рельсах, не сдвинулся и с места. Даже не шелохнулся, не обернулся на звук шагов и осыпающейся щебёнки.

Она улыбнулась. «Конечно, он же тоже похерфейс… Хотя с чего я взяла, что это всё-таки он?.. Мало ли тут всяких бухариков?»

Летнее небо уже хмурилось, но ветер всё продолжал нагонять тучи. Колыхалась трава, которой уже давно зарос этот участок железнодорожного пути. Сухая трава…

Она уже стояла за его спиной. Она уже рассмотрела надпись на этикетке полупустой бутылки, которую он держал в руке. Рассмотрела его тёмно-серую ветровку. «Неужели вживую? Только как же к тебе подступиться? Ты у меня такой сложный… А точнее, и не у меня вовсе. Тем ещё сложней. Ты и не можешь быть чьим-то. Ты мой свой собственный… Мда. Надо же такое завернуть, а. Мой свой собственный…» – она снова улыбнулась и, забывшись, положила руку ему на плечо.

Он отставил бутылку и наконец-то обернулся. Он не улыбался, но лицо его будто посветлело, как если бы он наконец дождался того, что обязательно, вне сомнений должно было случиться, но не случалось отчего-то довольно долго.

– T.?

– D., – без вопросительной интонации произнесла она и села рядом с ним на рельсы.

– А вдруг тут грязно? – спросил он, даже не повернувшись к ней.

– А вдруг мне пофиг? – в тон ему ответила она, так же глядя перед собой.

Тишина. «Пятьдесят восемь… Пятьдесят девять… Минута. Если сейчас взять его за руку, то будет… То… Пазл тогда сложится в кои-то веки. Но он – свой собственный».

– Кхм… Ты вновь пьёшь?

– Да, – он кивнул. – Хоть мне и нельзя.

– Тогда зачем?

– Настроение такое.

– Пфф. Если б я хваталась за бутылку каждый раз, когда наступает «такое настроение», то давно бы уже спилась.

– Я бы тоже.

«И куда, ну вот куда я лезу со своими детскими переживаниями? Его переживания, конечно, ненамного «взрослее» моих… Но всё же…»

– Прости меня, – голос её дрогнул, и он даже посмотрел ей в глаза – не слёзы ли блеснут?

Но их не было.

– За что же?

– Найдёшь за что.

– Прощаю, – тихо и вновь серьёзно произнёс он и затем добавил с чуть заметной улыбкой: – Так повезло с цветом глаз…

Если бы она задала вопрос: «Кому?», то получила бы ответ: «Нам». Но она ничего не спрашивала. Эта тема была и так разжёвана. Одним майским вечером, в аське.