Элли вываливала на сатира весь запас ругательств, которые успела узнать за свою богатую на приключения жизнь, в паузах между пожеланиями скопытиться или околеть все-таки донося до этой мохнатой лесной твари, что хотела всего лишь отпилить от его рогов маленький кусочек.

Из плюсов такой бурной речи было то, что пороть Элли прекратили. Минута, две, поток ругательств иссяк, Элли возмущенно выдохнула и заткнулась, понимая, что выложила все — и про Солара, и про заклинание, и про ингредиенты.

— Хмм…

Вот теперь голос был задумчивым, словно взвешивал для себя что-то важное. С попки исчезла рука. Новых ударов крапивой не прилетало, и Элли с упоением застонала, оплакивая все, что перепало до этого момента.

Единорожья магия, да это проклятое растение надо уничтожить на корню! Выполоть! Сжечь! Чтобы ни одного росточка, ни одного листика... Чтоб его, как же жжется!

Особенно несладко было там, куда присвистело в последний раз — между ягодицами. Элли наплевала на то, что может спровоцировать сатира еще на что-то, и попыталась сползти с бревна.

Предсказуемо не вышло — остановила чужая рука. Просто легко дернула за пояс. А потом появилась перед носом — мозолистая, в темных пятнах от смолы, с редкой черной шерстью, идущей дорожкой от костяшек наверх, и с коротко обрезанными ногтями.

Отодвинула зелья, капкан и ловушки — словно место расчистила. А потом положила на траву прямо перед носом, в двух ладонях спереди, маленький обломок рога. Блестящий, черный, подпиленный на отломе — словно кто-то наспех пару раз ножом подрезал, а потом плюнул и надавил.

Рог сатира. Бесценное сокровище. Точнее, настолько дорогое, что... К единорогам все!

— Оу! — Элли так ошалела, что даже на пару секунд забыл про свою пострадавшую пятую точку. — Если это то, что я думаю…

И замолчала. Потому что чужая рука — наверняка вот та самая большая сухая ладонь, мозолистые пальцы, ровно обрезанные ногти — легла ей обратно на попку. Помяла пострадавшее место, от чего жжение стало проходить, слабнуть. Не сразу и не везде, но настолько, что больше не мешало соображать.

А потом пальцы совершенно однозначно спустились ниже и прижались ТАМ.

Вот же волшебные ежики! Элли подавилась стоном. Но двойных толкований тут быть не могло — рог перед ее глазами и чужая рука на ее киске. Ей предлагают сделку.

Такую. Выгодную. Очень выгодную.

Потому что знай Элли заранее, что сатира можно купить на любовь под одеялом, соблазнить и охмурить, то постучала бы сразу в двери хибары. Ох, обидно-то как! Ведь чувствовала, когда смотрела на него вчера вечером, что дело нечисто.

Элли облизнулась, попыталась обернуться назад — не вышло, поза не позволяла. Путы на руках по-прежнему крепко стягивали локти и запястья, не давая не только врезать сатиру, но и наколдовать что-то опасное.

Рог. Секс. Наказание.

Третье не нравилось категорически.

И решать надо прямо сейчас.

Жжение от крапивы потихоньку таяло, словно прикосновение жестких пальцев было целебным. Сатир не торопил, молчал, даже не хмыкал. Только медленно надавливал туда, где пряталось удовольствие. Не настаивая. Но показывая, что будет.

Ну почему, почему она не прочитала ту проклятую книжку про сатиров? Сейчас хотя бы знала, чего ждать! Может, у этих тварей принято в людей руку по локоть запихивать, или звать медведя в компанию, или хтонь могильную. Но недоступная книжка продолжала стоять там, на верхней полке магической библиотеки, а Элли лежала тут, кверху пятой точкой, в чаще глухого леса, и предмет изучения мягко потирал ей киску, которая уже становилась мокрой. Проклятье!

Элли ощутила, как низ живота свело сладкой судорогой. Она чуть двинулась, так что жесткие пальцы надавили сильнее, а потом не выдержала и вильнула бедрами. Ох! Тело пронзило сладкой дрожью.