Сейчас, сейчас он попытается отгрести, насколько хватит сил… Сейчас. Взгляд опять остановился на бутыли. По ней ползла оса…

Нет! Не позволяй больному сознанию играть с тобой.

Это, конечно, не лучший вариант – провалиться в долгое забытье посреди Икшинского водохранилища, в двух шагах от Темных шлюзов, но другого ему не оставлено. Федор обернулся – перед глазами все затуманено…

«Древние строители мастерски использовали для русла канала естественные водоемы, расширив их и назвав „морями“». Откуда это? Федор тряхнул головой. «Критическая теология», что преподавали в Дубнинской гимназии? Этот мальчик в нем, незатейливый паренек из Дубны, оказался крепок и вовсе не собирается уходить насовсем. И может, это хорошо. Может быть, это самое главное. Но было кое-что, о чем не знали авторы школьного учебника. Федор смотрел на башенки заградительных ворот, разделявших водохранилище, на уходящий вдаль водный проход между ними, и вдруг откуда-то всплыла неясная мысль о грозных сторожевых башнях, поставленных стеречь древнюю границу между…

«Между чем и чем?»

(Там, за воротами, лежит нечто иное.)

Яд. Это все яд играет с ним. Перед его глазами просто техническое сооружение, созданное в том числе для аварийного разделения различных участков водохранилищ, и таких на канале несколько. Федор крепко зажмурился. Веки были горячими и, подобно губам, становились все более тяжелыми. Снова открыл глаза: «Вспоминай! И главное, что ты там увидел?»

Тревожная мысль несколько проясняла сознание. «Что-то намного более важное, чем фантазии про древние границы…»

Федор покачнулся. Двинулся на корму, совершая осторожные шаги. Добрался до уключин рядом с румпелем, где находилось самое узкое место кокпита. Там, упершись ногами в основание сиденья рулевого, можно было грести в одиночку. Ему оставили два облегченных весла, но это так, смех да и только, скорее, для маневра. Надеяться долго управляться в одиночку на весельном ходу с такой лодкой… Он уставился на весла – и неожиданно для себя прыснул. Другое дело парус, но на фарватере, в отличие от берегов, где гулял легкий ветерок, лежал абсолютный штиль.

– Чем богаты, тем и рады, – глубокомысленно изрек Федор. Помолчал. И хоть уловил нотку деловитого идиотизма в собственном голосе, все же сумел подавить повторный приступ истерической усмешки. Похоже, яд уже взялся за него, и следует поспешить. Федор опустил весла в воду и тут же, чуть сощурив воспаленные глаза, посмотрел вдаль,

(флюгер)

между двумя заградительными башенками.

«Там будет ветер, за воротами. Там всегда дует постоянный, вовсе не рваный, даже по берегам, стабильный ветер с Пустых земель». Да, это он вспомнил. Только этого недостаточно. Водный путь, русло канала, как медленная мерцающая река посреди неподвижных озер. И вот здесь что-то очень важное: «Что же ты видел? Что именно?!»

Сразу за Икшей канал резко отворачивал на юго-восток, делая длинный зигзаг через цепь водохранилищ, по дну которых было проложено его русло, а Дмитровский тракт здесь уходил вправо, пересекая водораздел почти по прямой. Где-то там, далеко впереди, уже совсем рядом с Москвой, канал и тракт, бегущие от самой Дубны параллельно друг дружке, встретятся снова. Правда, ненадолго. Всего лишь на длину широкопролетного моста через рукотворное Клязьминское море. Федор бросил взгляд на тракт, над которым стелилась пока еще слабая неприветливая дымка, и постарался не думать о мосте, хотя именно туда сейчас лежал его путь. Не думать об обрушенных в воду конструкциях, о стонущих перекрытиях и колючем темном ветре, в чьем завывании чудились голоса похуже, чем голоса стаи волков. Ну если только в том смысле, что лодка Петропавла,