Сосед поначалу слабо сопротивлялся, но голос его становился все глуше, а потом затух совсем, и он только слушал.

Распрощались.

И он зашептал совсем тихо, себе под нос:

– …Вот… Светлана… останешься ты… Светлое пятно. И уже ничего не поделаешь.

А потом, спустя минут пять:

– Жалко!

Прошло дня два, и я думал, что вся эта история уже забылась, и вдруг старик четко, ясно и громко сказал:

– Ничего уже больше не будет!

И я сразу почувствовал, что это он опять – про нее. Про – неизвестную Светлану.

(больницы, женщины, ХХI век)

Лежу в больнице. Но здание – другое, старинное, шикарное – с мраморными коридорами. Правда, надпись на больнице – обшарпанная. Напротив – Новодевичий монастырь.

Палаты очень узкие, и поэтому со мной лежат четыре человека, а кровати выстроены вдоль стеночки. Я лежу у окна, а у двери – женщина.

После утреннего обхода нас всех сморил сон. Но наискосок от палаты – доска с электросчетчиками, и один из них страшно начал гудеть. И вдруг наша соседка встает, достает какой-то инструмент и идет к этой доске. Гудение становится все тише. Я подхожу к ней, а она так уверенно копается отверткой в счетчике. Я с недоумением смотрю на нее.

– Вы не думайте, – говорит она, – я – электрик. И вообще, эти счетчики сама и ставила лет десять назад.

Счетчик перестает гудеть.

Сон пропал. Я выхожу на улицу и сажусь на скамейку напротив монастыря. Со мной – тележка. На такие тележки раньше собирали посуду в столовых. На ней – все мои вещи. Какие-то сумки, книги.

Я просто сижу, катаю тележку – туда-сюда, и ни о чем не думаю. И вдруг, внезапно, меня поражает мысль – если она так ловко починила счетчик, значит, также легко разберется с моим сердцем. Как же это мне сразу не пришло в голову?

Я вскакиваю и бегу к больнице. Я точно помню, что моя палата – на четвертом этаже. Но я не могу туда попасть! Лифт доходит только до третьего, а лестницы на четвертый – нет.

Я брожу по столовым, комнатам, заставленным книгами. Везде – люди, в основном – молодежь. Но не студенты, а скорее – пэтэушники.

Тут я вспоминаю про тележку с вещами и бросаюсь на улицу. Тележка стоит на месте. И в ужасе застываю – ведь обратно меня могут не пустить, потому что у меня нет пропуска.

Я иду на удачу, а охраны на посту – нет. И снова начинаю бродить по коридорам и комнатам, спускаться и подниматься по лестницам. Я понимаю, что теперь тележку уж точно увезли, а с ней пропали все мои вещи.

И в конце концов я застываю посреди какого-то коридора, по которому прошел уже раз десять.

И понимаю: я – в больнице, без вещей и документов. И свою палату мне уже никогда не найти.

(больницы, сны, ХХI век)

Если бы каждый союз – например, дружба, отмечался торжественной церемонией… Навроде свадьбы… Относились бы мы к дружбе иначе?

Садились бы потом в кружок, доставали фотографии: а вот это – наши свидетели, это – обмен кольцами (?), а это – после церемонии.

Стол был – шикарный…

И в Махре все поменялось в начале 90-х. Начальство советской эпохи сдавало позиции и приходили новые люди. Но как их узнать, как не ошибиться? Где регалии, где черные «Волги»?

А ведь ошибиться – страшно. От этого может зависеть судьба и сама жизнь.

И вот одним погожим летним днем наш сосед и глава дружественного семейства – Исай Константинович – прогуливался по Махре. Может, он шел на почту, а может, – в библиотеку. Вся история произошла там, где сейчас находится продуктовый магазин. Но в те благословенные годы продуктами в Махре не торговали. Место же это известно потому, что здесь находилась лужа, сравнимая с знаменитой миргородской – по величине. Вокруг также ходили гуси, куры и собаки, а оторопевшие водители, впервые попавшие в Махру, притормаживали, выходили из машины, обходили лужу кругом, а потом с тоской оглядывались в поисках хоть какого-нибудь объездного пути.