Я никогда в этих разговорах участия не принимал. Мне они вообще не нравились (по хронически присущему мне чистоплюйству), хотя некоторых из моих соседей по Россолимо я вполне мог понять. У них были такие болезни, что о бабах им приходилось только мечтать. Ближайшим моим соседом был морячок с подлодки К-19, которая горела в 1972 году. Он был отмечен командованием – награжден орденом Красной Звезды и с момента катастрофы без перерыва мотался по разным больницам. Никаких привилегий у него не было, и он, как и все мы, на ужин и обед ел тушеную капусту, которая скрипела на зубах, потому что между листьями густо была проложена морским песком. Морячку о бабах оставалось только грезить.

Его почему-то в особенности интересовал вопрос – каков размер женского интимного места – в глубину и в ширину. И он начинал страшно волноваться, когда кто-нибудь, скажем, из посетителей, рассказывал на эту тему что-нибудь новенькое.

Общая теория у морячка была такая: чем ниже ростом – тем больше, чем выше – тем меньше.

И пытался выстроить из этого какой-то особенный закон. Но не получалось, потому что маленькие и большие мужчины почему-то аналогичным свойством явно не обладают.

Вспоминая все это сейчас, уже совсем в полудреме, я подумал: какие все-таки жестокие ветры прошлись по нашей родине в последние десятилетия! Мало того, что они унесли с собой бесплатную медицину, так еще зачем-то прихватили с собой мужские разговоры о бабах!

И если захочется вдруг какой-нибудь мужской душе успокоиться и вспомнить четыре старые истины, так мало того, что аудитории – нет, но и с доказательствами может быть – беда!

Последняя мысль меня видимо до такой степени огорчила, что я немедленно уснул. Во всяком случае – продолжения я не помню.

(больницы, о женщинах)

Сколько разных людей я перевидал в больницах! И какие есть талантливые и умные люди!

И вот что бросается в глаза. Почти каждый, начиная говорить о своей жизни, выделяет три периода – советский, 90-е годы и современность. И когда речь заходит о 90-х, то слышишь прямо удивительные вещи! Помилуйте, да не привирает ли мой сосед? А потом смотришь – нет, все – правда. А если и привирает, то именно про них – про 90-е. Огромная куча безумных проектов, бешеных денег, феерических знакомств. А когда речь заходит о сегодняшнем дне, то вроде и не было этих 90-х, а человек логично продолжил то, что было в начале жизни, в нашем советском прошлом. И только и слышно – а потом я ушел, хлопнул дверью, или мне надоело.

И вот, здравствуйте, за окном – нынешний день!

И в нем мы, жители больничной палаты, – проклинаем 90-е, ненавидим окружающее, ругаем начальство и лениво давим тараканов.

(больницы)

Рядом со мной в палате, у окна, лежит глубокий старик, как сказали бы в 20-е годы прошлого века, – из бывших.

Высокий, худощавый, с правильными крупными чертами лица и седыми ухоженными усами.

Старик – явно непростой. Когда врач спросила его – кем вы работали? Он задумался и сказал:

– Много кем. Запишите – юристом.

Старик плохо слышит и все что-то бормочет себе под нос. В том числе по-английски и с отличным произношением!

И все время говорит по телефону. Ему звонят, он звонит. Я мало что понимаю, да особо и не прислушиваюсь.

А во время одного из звонков голос его как-то стал по-особому дрожать, и я обратил на это внимание.

Стало понятно, что звонит некая Светлана и говорит, что она вынуждена уйти с работы, потому что жена старика оскорбила ее так, что больше она терпеть не может. А дальше следует поток извинений и благодарностей. Не знаю, что делала эта Светлана, но она явно не домработница. Может, старик диктовал ей мемуары? Или писал какую-нибудь книгу?