Но есть мысль и страшнее – только бы не стало плохо и не пришлось просить врачей о помощи. Ни твоя жизнь, ни твоя смерть их не волнуют. Не волнует никого в этой больнице – только тебя одного. И все остальное должно убедить в том, что твоя жизнь – не важна и не нужна, она просто – запись в бумаге. И поэтому нет врачей в субботу-воскресенье, и сестры отказываются мерить давление, и надо приносить аппарат из дома, и нет оборудования, нет ухода. И поэтому тараканы. Господи, эти тараканы! Они живут везде – в холодильнике, на полу, в тумбочках, на стенах, под матрацем в постели. Ночью они носятся по твоему потному телу и щекотят. Правда, сосед утверждает, что можно спать спокойно – они не кусаются. Через несколько часов они заполняют сумки, стаканы, залезают в книжку.
А как же эти полуслепые старухи из соседней палаты, к которым вообще не заходят врачи. Они, наверное, и кашу едят вместе с тараканами. И бродят, страшные, с клюками, в ночных рубашках, и не успевают иногда добежать до туалета и ходят прямо под себя в коридоре. И поэтому, когда идешь в общий туалет с двумя кабинками, надо внимательно глядеть под ноги.
А наш холодильник, палатный! ЗИЛ! Ведь ему лет шестьдесят и закрывается он на крючок.
И над всем этим, серым и блеклым, – чудовищными облупившимися стенами, стертым и порванным линолеумом, разбитыми дверьми, над нами – блуждающими во тьме, над нашими врачами и сестрами с пустыми глазами, возвышается, как крест над могильным памятником, герб великой страны, прибитый над дверью в реанимацию.
И он один – полон золота, красок и – жизни.
(больницы, ХХI век)
Винтик
– Пока-пока!
– Пока-пока!
Кладу мобильник в карман.
Половина одиннадцатого. Диана уже потушила свет, заглох неугомонный телевизор, и только слабая лампочка на посту еле освещает коридор.
Боже! Что это? В конце коридора кто-то ползает на карачках почти в полной темноте.
Мимо меня проносится Диана.
– Это что такое, что вообще происходит?!
Я не двигаюсь с места. А больной ползает не просто на карачках, а еще на локтях и лицом – прямо в пол. Диана о чем-то с ним говорит.
– Так надо же свет зажечь!
Вспыхивает свет. Оказывается, он потерял винтик от очков.
Выходит один больной, следом – другой, третий…
Через пять минут половина нашего маленького отделения неотложной кардиологии при реанимационном блоке выползает на свет.
Все спрашивают: «В чем дело?»
Еще через пять минут все больные опускаются на карачки и начинают ползать по коридору.
Я стою и любуюсь.
Вот этот – со вторым инфарктом, этот – со мной в реанимации лежал, у него болезней на целую энциклопедию, этот – после шунтирования, этот – нестабильная стенокардия, этот – мерцательная аритмия. Интересно, что бы подумал случайный посетитель, если бы увидел это зрелище?
И во главе, лавируя между больными, – прекрасная, тонкая, как стебелек, Диана, наша ночная медсестра, ходит и ножкой проверяет уголки у плинтуса: где же винтик?
(больницы, ХХI век)
Никогда в жизни не пришло бы такое в голову…
Где и как можно снять абстинентный синдром? Сходу могу назвать массу способов – испробованных на себе, на друзьях, о которых когда-то слышал (съезжающиеся поедать хаш в пять утра граждане, а на дворе – 72-й год).
И вот лежу я намедни в реанимации. Как водится – в коридоре. Три часа ночи. И слушаю увлекательные разговоры врачей и сестер про то, что мест у них – 12, а больных завезли – 23. И вот если этому юноше (тут все кивают на меня) понадобится дыхательный аппарат, то выхода другого нет – бабок будем выкидывать в коридор. Я прислушиваюсь к себе: я благодарен – за юношу и за то, что кто-то бросится меня спасать, а не оставит задыхаться в коридоре. Но… Бабушек тоже жалко.