Говорят, что глаза – зеркало души. Наверное – взор. Взирающие на тебя глаза. Я помню все больше женские, а вот мужских – мало. Но одни глаза забыть не могу.

Мне было лет сорок, и я попал в час пик в неимоверно забитый вагон метро. Очередная порция заходящих пассажиров вдавила меня со всей силы в какого-то мужика. Небольшого роста, коренастый, смахивающий на рабочего или шофера. И вот только поезд отошел от станции, этот мужик начать вопить прямо мне в ухо и на весь вагон:

– Пидор! Ты чего меня лапаешь?! Я тебя…

И тра-та-та по матери. Я даже сначала не понял, что эта речь обращена ко мне. Поняв, попытался огрызнуться, а он не слушает и продолжает орать, причем все громче и громче. При этом мы слиплись с ним так, что отцепиться невозможно. Я быстро понял, что отвечать вообще не надо, но на нас уже смотрит полвагона. Я начал дергаться, и тут его крик перешел вообще в визг и рычание. И вот в какой-то момент я заглянул ему в глаза. Надо сказать, что на меня он вообще не смотрел и рожу повернул куда-то в бок. Но, когда я дернулся, он повернулся, и мы посмотрели друг на друга. И я на секунду утонул в, как мне показалось, абсолютно черных, без белков глазах. Вернее, не утонул, а как бы глянул сквозь них, как будто это было черное и прозрачное стекло. И за этим стеклом не было ничего. Пустота. Словно это был не человек, а рама.

В тот же миг во мне точно кто-то с силой натянул и отпустил невидимую струну. И меня отбросило на стоящих сзади пассажиров. Началась толкотня. Придавив чью-то ногу, я бросился вон из вагона. Отдышался и, пропустив пару поездов, поехал дальше в полупустом, как ни странно, вагоне. Меня охватило прямо невероятное омерзение, как будто я ступил в клубок змей. Я попытался его сбросить, отвлечься или посмотреть на это с иронией, но в голову лезла только одна фраза: «Ну, блин, Азазелло. Точно – Азазелло»…

(Москва, метро, ХХI век)

Место действия – маршрутка, которая к тому же притворяется автобусом. Сидим лицом к лицу: две студентки, мужчина лет на пять меня постарше и я. Сзади сидит парень, который учился со мной в одной школе в параллельном классе. Меня, естественно, не узнает.

Мужчина напротив начинает потрясающее соло. Через пять минут вся маршрутка бросает мобильники и начинает слушать только его. Сначала он купил билетик, хотя явно – пенсионер.

Шофер:

– Пробейте пенсионное!

Сосед, протягивая деньги и обижаясь:

– Ты будешь брать деньги или нет?!

И тут же начинает предлагать билетик за 10 рублей вновь входящим.

Мой одношкольник сзади:

– А кто будет налоги платить?

Сосед:

– Ой, спасибо, что напомнил! Тогда я его так подарю!

Протягивает студенткам. Те не берут.

Сосед, не обижаясь:

– Не хотите – не надо! А какой вы национальности?

Студентки хохочут. Сосед перечисляет все среднеазиатские народы – нет!

Тогда он шепотом, но так, что слышат все пассажиры:

– Неужели? Еврейки?!

Тут студентки не выдерживают и признаются: армянки.

– Ну, и как там Саркисян? Ничего живет? Не болеет?

Студентки считают, что с Саркисяном все нормально.

Далее – непередаваемый поток. Про армян вообще, про друга-сослуживца по армии, который крал кавалерийские седла, про Киргизию, про жену режиссера Шамшиева – Лолу, про сбрасываемых с вертолета баранов, про Тянь-Шань, про то, что он знает четыре языка, но давным-давно не читал книг…

Мертвая пробка. Студентки, продолжая хохотать, выходят. Он им вслед: вы всяких старых дураков меньше слушайте. За ними потянулся и мой одношкольник.

И мы сливаемся с соседом в полном экстазе.

Он – про брата, который на ровном месте свалился в кювет, я – какая больница? 64-я. Рассказываю все, что знаю про 64-ю. Обсуждаем вообще братьев, машины, вождение ночью, Павлово-Посадскую медицину, переломы рук, несъеденный шашлык (он брата так и не дождался), рыбалку, сколько на одного надо рыбы, как ее вкуснее готовить…