Так хочется хотя бы двести лет побыть в раю…

Переводчик с японской стороны Елизавета была девушка ответственная, в очках, твидовом брючном костюме. Периодически преданно носила портфель за боссом.

Российской стороне требовалось наладить неформально дружеские отношения с японцами, и они пригласили их в сауну на Байкале.

Но формальные/неформальные, а переводить кому-то надо. А кроме Елизаветы никого не было. Так она и сидела, роняя капли пота, в белом махровом халате, надетом на твидовый костюм, смотря прямо перед собой (шаг вправо, шаг влево – расстрел).

Дедушка привез Марине Петровне подарок из Японии. Красиво упакованный, в коробке.

Марина Петровна звонит мне и спрашивает: «Катя, ты не знаешь, что мне Кобаяси подарил? Упаковано так красиво – передарить хочу. Спросят, что там – а я не знаю».

Ну, думаю, надо как-то деликатно спросить, чтобы не обиделся.

Спросила. А дедушка говорит: «Я и не знаю, что там. Его секретарша покупала».

Марина Петровна прислала японцам открытку со свечой и надписью: «Скорбим». Японцы перепугались, спрашивают: что случилось, кто-то умер?

А это она выразила соболезнования по поводу девятилетия катастрофы на ядерной электростанции в Фукусиме.

Российская сторона написала японцам программу энергоаудита.

Проводить его будем в school & garden. Долго гадали, что отапливают в саду. Цветы? Деревья? Оказалось, детей в детском садике.

В этом «саду» мы провели довольно много времени, облазив с «энергетическими» дедушками все подвалы с трубами и отважно покрутив какие-то важные колесики, от которых зависела подача тепла. В конце энергоаудита дедушки дали указание, как энергоэкономно, то есть сберегающе, регулировать отопление. И, видимо, их рекомендации были приняты. Но, как всегда, а-ля рюс. В больнице, где мне выдалось полежать, действительно регулировали подачу тепла: в зимние месяцы – больше в морозы, меньше в более теплое время, но. В апрельские морозы батареи были выключены, но зато, когда началась весенняя жара, они стали шпарить, как не в себя.

Еще i need something to confess[3]. Когда мы ходили по покинутому, как будто в тихий час, садику – ему предстоял ремонт, – я подумала: двойка по физике (предмет гордости золотой медалистки, комсомолки, отличницы) у меня есть, а вот воровать мне никогда не доводилось, кроме белого налива в дачном тарусском детстве. Поэтому (о боги!) я сперла из садика крошечного пластикового ослика, который долго путешествовал в моем кармане, а теперь с легким немым укором стоит у меня на письменном столе. И на Луне бывают пятна.

Для установки японского оборудования нужно разрешение сторонней организации.

Видимо, чтобы стало понятнее, зачем оно нужно, дядька с лицом гаишника говорит мне: «Ну вот представьте, Екатерина, я приду к вам домой без разрешения и надену ваше платье…»

Японцы окаменели, а меня с моей богатой фантазией вырубило минуты на три. Так и сидела, думая: красное ему бы пошло.

Почему-то всякий раз, когда приходит время улетать из Японии в Москву, со мной что-то приключается. То надвигается ужасный тайфун, разверзаются хляби небесные, зонтики летают в воздухе, как пики самураев (а были ли у самураев пики? ну да ладно), потоки воды смывают Японию, и, разумеется, не летают самолеты и не ходят поезда. Фокус с тайфунами повторялся неоднократно, так что один мой знакомый японец стал даже называть меня «тайфууонна», то есть женщина-тайфун.

В этот раз погода была хорошая и ничто не предвещало беды. Надо сказать, я всегда сажусь с той стороны самолета, откуда видны сотрудники аэропорта, потому что, когда самолет начинает движение, они вежливо кланяются и машут рукой на прощание. Очень трогательно.