«Добила-таки, рыжая бестия… – поражённо думал он, ёрзая на стуле в поисках удобной позы. – Хорошую же они мне встречу после преследования организовали – из огня да в полымя попал! И этих людей я вначале считал добрыми и участливыми… Ужас!»

Через полчаса допрос был закончен, и охранник, вызванный представителем по телефону, отвёл Малышева в зал ожидания.

А спустя некоторое время к нему зашла переводчица и пригласила в кабинет, в котором его фотографировали и снимали отпечатки пальцев. Там ему выдали сопроводительные документы и удостоверение личности в виде пластиковой карты с электронным чипом.

– Утром вас отвезут в эмиграционный лагерь Окингтон близ Кембриджа, – затем сообщила переводчица, – где вы пробудете десять дней. И там окончательно решат вашу дальнейшую судьбу.

– А к какому заключению пришли те, что вели допрос? – не без волнения поинтересовался Малышев.

– Они написали, что доверять вам нельзя, – откровенно призналась она. – Вы сами виноваты – сотрудничать отказались.

– Ясно… – подавленно проронил он, мрачнея. Несмотря на то, что другого исхода он и не ожидал, услышанное воспринял с крайне тяжёлым чувством.

– Но вы особо не переживайте, – поспешила она успокоить, – потому что это был только предварительный и поверхностный допрос, и от него зависело далеко не всё. Основной и более обстоятельный состоится в лагере, и я надеюсь, что там вам повезёт больше. Держитесь, желаю удачи!

«Ну и успокоила… – криво усмехнулся Малышев. – Если от такого «поверхностного» допроса у меня едва крыша не поехала, то представляю, что будет от более обстоятельного!..»

В шесть часов утра Малышева посадили в микроавтобус, и в сопровождении полицейского отправили в лагерь.

Подъезжая к нему, он в окно увидел, что высокое металлическое ограждение сверху и снизу увешано тремя рядами круглых мотков колючей проволоки. И ещё на нём были закреплены таблички, предупреждающие о том, что оно находится под электрическим напряжением. А у широких въездных ворот дежурили двое вооружённых автоматами охранников.

«Это больше смахивает на зону строгого режима для рецидивистов, чем на лагерь для обездоленных эмигрантов…» – неприятно удивился он.

Когда микроавтобус миновал пропускной пункт и медленно двинулся дальше по территории, Малышев с любопытством продолжал осмотр.

Вокруг находилось множество двухэтажных офисных, бытовых и жилых зданий, предназначенных для обслуживающего персонала. Все они были построены из тёмно-коричневого кирпича, поэтому выглядели однообразно, мрачно и наводили грусть. Между ними, словно в парке, росли деревья и кустарники, а стриженая трава зеленела совсем не по-ноябрьски, а по-весеннему.

Потом впереди показалось ещё одно не менее впечатляющее ограждение с колючей проволокой, за которым, тоже среди великолепной природы, рядами стояли десятка три зданий. Это был второй лагерь – внутренний, в котором и проживали все эмигранты.

Неподалёку от его въездных ворот находилось здание приёма и регистрации. Микроавтобус остановился у входа, и Малышева завели внутрь. Там его тщательно обыскали, после чего изъяли сумку и удостоверение личности, разрешив взять с собой только туалетные принадлежности. Затем снова сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и взамен изъятого удостоверения выдали более примитивное, лагерное. После выполнения надлежащих процедур его и ещё нескольких прибывших эмигрантов под охраной повели во второй лагерь. Его территория была наводнена проживающими там мужчинами и женщинами, в основном негроидной расы, которые небольшими группами или в гордом одиночестве прогуливались по асфальтным дорожкам.