– Хм, – сменила гнев на милость учительница, – ну что же; за честность добавлю тебе один балл к оценке за урок, но кабинет ты мне весь выдраишь до блеска за нахальство. Приду через пол часа – всё проверю!

И Валентна Степановна, чему-то улыбаясь, вышла из класса.

Егор мчался по коридору, и в его воображении вставали картины затравленной и заплаканной Тани, окружённой насмешниками. Он с одной стороны злился на себя за необдуманные слова при всех, а с другой стороны мысль, что кто-то будет определять, как именно он должен разговаривать, что он может и что не может говорить по своему разумению и желанию, злила его даже ещё сильнее. И наряду со всей этой бурей чувств Егор, привычно анализируя происходящее с позиции наблюдателя со стороны, не мог не удивляться своему поведению и своим собственным чувствам, и мыслям. Ему было крайне непривычно видеть себя таким. Таким взволнованным из-за чьих-то проблем, да и вообще из-за кого-то.

Расстроенный утренним разговором со Светланой, Егор весь день порывался найти Таню, но Светка сказала ему: «Не надо. Не лезь. Ты же ничего не понимаешь в настоящей жизни». Лучшая подруга назвала его «слоном в посудной лавке»;

– Ты сделаешь только хуже, – сказала Светка, и Егор решил довериться ей.

Таня ждала его там же, где они расстались утром. Она весело болтала с двумя другими девочками, и у Егора отлегло от сердца; на затравленную и заплаканную Таня не походила. Однако Танины подружки увидев Егора, быстренько ретировались, не дожидаясь, пока он подойдёт к ним.

– Ты не мог бы, при встрече со мной, не делать такое злобное выражение лица? – сказала Егору Таня вместо приветствия, заботливо поправляя ему воротник. – А то же меня потом все изведут вопросами, почему мой женихвечно такой злой.

– Э-э… Таня, я.., – растерянно протянул Егор, – в общем, я целый день… я хотел извиниться перед тобой. Мне не стоило так говорить при всех. Это было глупо, я подвёл тебя. Прости.

– Ты бросаешь меня? Я больше тебе не нужна? – Таня замерла и опустила руки; казалось, девочка сейчас расплачется. – Ты не хочешь ждать, пока я вырасту? Говори уже прямо; я больше не твоя невеста?

– Нет…то есть да, – окончательно смешался Егор. – Я не это хотел сказать. Конечно, ты мне нужна. Очень нужна! Но я подумал, что тебя станут дразнить. Ты обидишься на меня из-за моих слов, и разозлишься.

– Обижусь? Разозлюсь? – Таня искренне рассмеялась. – Как можно обидеться за то, что кто-то признаётся тебе в любви?

– В любви?! – оторопело повторил Егор. – Кто признаётся?

– Причём публично, – Таня закружилась смеясь, а затем, остановившись почти вплотную напротив Егора, сказала неожиданно очень серьёзно, – Я дала тебе своё слово, ты мне своё. Теперь мы связаны этими словами. Нравится тебе это или нет, но теперь это так. Хочешь отказаться от своих слов – откажись. Имеешь право. Но после сказанного это будет уже предательство, а не просто отказ. Вот так-то.

Затем Таня снова улыбнулась своей печальной улыбкой, и сунув в руки вконец обалдевшему и деморализованному Егору свой портфель, преувеличенно грустно вздохнула:

– А ведь кто-то обещал накормить меня после школы.

Егор вдруг ясно понял, что Таня тогда не просто так молчала, подавленная случившимся у неё дома. На самом деле она думала. Она решала. Она выбирала свою линию поведения. И теперь, приняв какое-то решение, она более не рефлексировала, не дулась и не рыдала; она теперь просто жила. И вела себя так, как и должна была вести себя обычная девочка её возраста без особых проблем в жизни.Егор был в недоумении. Эта девочка не просто не походила ни на какую другую, из ранее виденных им; её поведение противоречило всем представлениям Егора о том, как должна была она себя вести в этой весьма непростой для неё ситуации. А то, что она на самом деле непростая, Егор понимал хорошо. При этом Таня отнюдь не выглядела глупой, а совсем даже напротив. Она и сама наверняка сознавала всю сложность своих жизненных обстоятельств. Но вела себя при этом так, словно и не было никаких этих обстоятельств вовсе. Если не считать её утреннего молчания по дороге в школу, конечно.