Качели Ракитин Кирилл

Несмотря на непозднее ещё время, людей на улице практически не было. То ли промозглая осенняя погода с моросящим дождём разогнала всех по домам, то ли очередной импортный сериал, из тех, что внезапно захватили души и сердца бывших советских граждан, которые теперь с необъяснимой жадностью заглатывали непритязательную, но зато дешёвую продукцию импортных масс-медиа.

Егору дождь не мешал ничуть. Ему последнее время вообще никогда ничего не мешало. «Последнее время» – это с тех пор, как он начал заниматься в литературном кружке. Отведав сладкого яда творчества, Егор теперь не смог бы отказаться от него ни за какие коврижки. А началось-то всё с полной случайности.

Как и все мальчишки в его возрасте, Егор запоем читал всю фантастику и приключения, до каких только мог дотянуться. Новые книги были не всем по карману, поэтому их обменивали, покупали б/у, дарили, и даже воровали. Однажды, после прочтения рассказа, вызывавшего всеобщий восторг у сверстников, Егор выразил публично своё недоумение нелогичностью поступков героя. Был друзьями не понят и осмеян. Тогда же он и произнёс роковую фразу, что смог бы написать вариант событий и получше. Дело дошло до спора, и отец Егора, узнав об этом, коротко сказал: «За базар мужчине надо отвечать; сказал – садись – пиши».

Тогда Егор сел и написал.

К чести спорщиков, противная сторона признала его правоту, а сам Егор, на кураже, отправил свой вариант рассказа в издательство, где был напечатан оригинальный текст. После, когда Егор остыл, и уже даже засовестился своего поступка, неожиданно пришёл ответ, на который, честно говоря, Егор и не рассчитывал-то особо. Печатный текст, на фирменном бланке, да ещё и адресованный ему лично, произвёл на мальчика огромное впечатление. Редактор издательства весьма положительно отзывался о присланном Егором материале, и посоветовал ему не бросать писательство, а развивать свой талант, который лично ему, редактору, совершенно очевиден.

И Егор пропал.

После нескольких неудачных попыток пристроить свои опусы хоть куда-либо и парочки серьёзных разговоров с родителями, Егор осознал необходимость специальных знаний и обучения писательству. Так он попал в литературную студию, или «кружок», как его чаще называли, которым руководил бывший журналист, а ныне пенсионер Владислав Олегович. Сперва Егора смущал возрастной разнобой участников занятий, однако позже он попривык; особенно, когда заметил, что возраст особых преимуществ в собственно литературном творчестве не давал. Это в школе два-три класса – уже непреодолимая пропасть, а здесь этот разрыв был практически не заметен.

Владислав Олегович редко хвалил взыскующих писательской стези, но зато много и охотно их критиковал. Что вскоре вынудило Егора нарастить защитную шкурку потолще, и перестать рефлексировать, когда его позорно тыкали носом в промахи и ошибки. В свою очередь, это оказало влияние и на его обычную, «мирскую» жизнь, формируя у Егора мировоззрение выраженного пофигизма.

– Любая профессия накладывает отпечаток на своего носителя, – учил их Владислав Олегович, – Не только и не столько внешне, сколько на тип мышления, его логику, шкалу ценностей и приоритетов. Полицейский видит улицу иначе, чем художник, военный смотрит на потенциал и перспективы новобранцев не так, как их учителя в школе, а врач совсем иначе оценивает спортивные рекорды, нежели спортивные комментаторы. И это, не говоря об их непосредственно профессиональной деятельности.

– А чем отличается писатель от других? – спрашивали ученики.

– Писатель, – отвечал наставник, – отличается умением наблюдать.

– А разве для этого нужно какое-то особое умение? – удивлялись ребята.

– Ну, разумеется, – немного даже сердился Владислав Олегович их непонятливости. – «Наблюдать» – вовсе не равнозначно «глазеть». Мало смотреть – надо видеть.

– А как это – «видеть»? – вновь чесали затылки будущие светила литературы.

– Писатель должен уметь видеть необычное в обычном. Вот, к примеру, твои рассказы, Егор, постепенно становятся всё лучше в плане композиции, логики, структуры, стилистики. Но остаются по-прежнему совершенно неинтересными, а попросту говоря, скучными. Ты описываешь известные всем действия, но в них нет изюминки; того, что отличало бы их от всех таких же поступков других людей. А читать о том, что и так знакомо всем в их обыденности, никому неинтересно.

– И как же нам это необычное увидеть? – спрашивал наставника, ничуть не обидевшийся Егор.

– Идите и смотрите! Наблюдайте и описывайте то, что видите. Думайте над тем, что увидели и описали, и записывайте свои мысли. Эмоции мимолётны, ассоциации летучи. Не бойтесь записать глупость. Ловите свои мысли за хвост и тащите их на бумагу. Всегда и везде. В транспорте, в школе, ночью, пока не забыли свой сон. Вы должны наблюдать постоянно, каждую секунду. Наблюдение за жизнью должно стать вашей не просто привычкой, а вашей второй натурой. Ищите свою волшебную ассоциацию, а с ней и мысль, и пишите!

– Но за чем же именно нам наблюдать, если ничего интересного вокруг не происходит? – возражали студийцы. – Вот строят дом; что тут описывать, о чём тут писать?

Начинайте смотреть, начинайте думать! Просто наблюдая, как строится дом, вы сможете рассказать об этом, т.е. написать рассказ об этой стройке. Обдумав увиденное, сравнив с тем, как живут разные люди, и вы сами, на что они жалуются, чем довольны, а чем нет, вы поймёте, как надо строить дома. Эта мысль уже потянет на повесть. А вникнув в судьбы людей, которые строили дом, вы сможете рассуждать на тему, зачем люди вообще строят дома, зачем идут в эту профессию, в чём её смысл и отличие от других. А это уже тема для целого романа.

Так наставлял их руководитель студии, так Егор и поступал. И постепенно привычка «наблюдать» действительно превратилось в его вторую натуру. Он вместе со всеми мальчишками бежал на стадион, но сам в футбол не играл, а всегда лишь «наблюдал» как играют другие, и как реагируют болельщики. В театре он смотрел не только на сцену, но и в зрительный зал, а после терпеливо ожидал артистов вместе с их фанатами у служебного входа, но не для того, чтобы подарить цветы или взять автограф, а чтобы посмотреть на артистов в их обычной жизни; понять, где они играют, а где уже нет.

Он ездил к роддому, смотреть, как встречают новорожденных их отцы, и ездил на кладбище, наблюдать, как провожают навсегда. Он научился абстрагироваться от эмоций других людей, и оставаться лишь бесстрастным наблюдателем за ними.

Однако, больше всего Егору нравились вокзалы. Он мог фантазировать о том, куда едут поезда и из каких дальних краёв они возвращаются. Люди, выходившие из них, казались ему носителями новых знаний и тайн; ведь они вернулись из дальних странствий и неизвестных миров. И он завидовал порой тем, про кого сам же только что придумал у себя в голове историю. Впрочем, долго находиться на вокзале одному было нельзя. Его быстро вычисляли местные гопники и местные же стражи порядка. И после того, как родителям пришлось дважды приезжать за ним в местное отделение милиции, они строго настрого запретили ему шляться по вокзалам.

Вместе с тем, эта безобидная, казалось бы, привычка наблюдать жизнь имела и обратную сторону. Реальная жизнь начинала восприниматься Егором как некий спектакль, который он просто смотрит из зрительного зала, но его собственного участия в нём не предполагается. Он порой даже вообще не очень отождествлял себя с окружающими людьми, будучи больше погружённым в миры читаемых книг или свои собственные, создаваемые и стираемые им в уме постоянно. При этом нельзя было сказать, чтобы Егор был таким уж целеустремлённым, что он так уж упорно работал над тем, чтобы стать писателем. Егор был скорее не столь упорным, сколь упрямым. А препятствия на своём пути не столько преодолевал, сколько попросту игнорировал. Он опаздывал на урок, потому что счёл, что ему важнее записать своё наблюдение. Он не дописывал школьное сочинение, потому что вместо школьного задания размышлял над заданием руководителя литкружка. Его ругали, стыдили, ему снижали оценки, а он лишь пожимал плечами. Его это мало волновало.

Родители Егора, вначале весьма одобрительно отнёсшиеся к его увлечению, заметив все эти перемены в сыне, было озаботились ими, но позже махнули рукой; не дворовый хулиган, не криминал, не пьёт, ни курит, учится пусть и средне, но и не двоечник. С родителями вежлив, ничего с них не требует, занят интеллектуальным трудом. По сравнению со многими своими сверстниками – золото, а не парень. И родители оставили его в покое.

* * *

В тот вечер Егор возвращался домой, привычно засунув руки в карманы, надвинув капюшон и глядя лишь под ноги, он пребывал, как обычно в своей параллельной реальности. Однако, внезапно, какой-то противный звук, настойчиво повторяясь, буквальное вонзился ему в мозг, и разорвав все только что любовно сплетённые Егором кружева слов, бесцеремонно и неприятно выдернул мальчика из его уютного мирка в настоящую реальность.

Егор поёжился; в этом мире шёл довольно неприятный моросящий дождь, но ещё большее раздражение у него вызывал этот всё повторяющийся скрипучий звук, который доносился из соседнего двора. И верный своим взращённым принципам не пропускать ничего, что выбивается из привычного ряда событий, Егор поплёлся в этот двор.