Егор не привык к реальной жизни; ритм жизни его собственной – «школа-студия-дом» – задавали давно известные правила, и особых вариантов здесь не было. А все бытовые проблемы решали его родители. Семья Егора считалась состоятельной; отец – подполковник милиции, мать – чиновник среднего уровня в городской Администрации. Егор, в отличие от многих других своих сверстников, никогда не знал бедности, за что его, кстати, некоторые в школе недолюбливали, принимая отрешённость Егора за высокомерие и спесь мальчика-мажора. И даже его неконфликтность кое-кто считал признаком надменности и зазнайства. Но это имело мало отношения к действительности; Егору на самом деле был не очень интересен мир реальный (кстати, поэтому сам Егор был довольно непритязателен в быту, и в общем-то равнодушен к внешним признакам успешности, как то фирменная одежда, дорогая машина, поездки на курорты за границу и т.п.). Ему больше был по душе мир придуманный, книжный, где всё подчинялось воле автора и законам жанра. «А не вот это вот всё». Но теперь мир настоящий решительно стучался в его стерильный вылизанный и уютный внутренний мирок, и Егор чувствовал себя непривычно растерянным, будучи вынужденным эмоционально и даже организационно погрузиться в насущные житейские проблемы. Это нервировало его; вызывало с одной стороны раздражение, но с другой и какой-то настороженно-болезненный интерес к происходящему. А ещё ему было весьма непривычно ощущение своей такой сильной погружённости в этот реальный мир.

Когда, дойдя до дверей школы, Егор, всё так же молча, протянул Тане её сумку с учебниками, Таня жестом попросила его наклониться, и шепнув ему на ухо «Спасибо», внезапно коснулась сухими губами его щеки.

У Егора был большой опыт сохранять внешнюю невозмутимость в самых разных ситуациях. Поэтому он коротко кивнул Тане и будничным тоном напомнил ей, что сегодня они идут после школы обедать к нему домой, и он будет ждать её здесь же после уроков. А после, по-прежнему сохраняя полное спокойствие, повернулся в сторону, откуда донёсся чей-то свист и смешок.

– Вам что-то показалось смешным? – спросил он у компании из четырёх учеников более младших классов. Школьную иерархию никто не отменял, поэтому те промолчали, а кто-то даже поспешил отойти в сторону, и лишь один толстый мальчик с прилизанными волосами попытался выкрикнуть дразнилку «жених и невеста», но его никто не поддержал.

– Ну жених и невеста, – по-прежнему невозмутимо повторил Егор, – и что?

– И …ничего, – буркнул толстяк и попытался спрятаться за спинами товарищей, но Егор ему не этого позволил, уцепив за ворот. Ему было наплевать на дразнилки, но младшие в школе не имели права так разговаривать со старшими. А Егор сейчас был в этой реальности.

– Как тебя зовут, толстый? – спросил Егор, придав голосу высокомерие.

– Вова, – испуганно ответил пойманный нахал.

– Разве тебя, Вова, не учили, как следует вести себя со старшими? Или тебе надо это объяснить не словами?

– Не надо, – слегка побледнел Вова, – не надо не словами.

– А тебе говорили, Вова, – подтянул Егор толстяка к себе поближе, – что свистеть девочкам, особенно, когда они разговаривают с другими мальчиками, невежливо?

Затянутый ещё немного ворот сменил бледность лица Вовы на пунцовый окрас.

– И ты, конечно, уже осознал свою ошибку, и изо всех сил желаешь извиниться, не так ли, Вова?

Вова, лишённый поддержки приятелей, затравленно кивнул.

Егор отпустил его воротник, и, заботливо расправив на нём помятость, слегка подтолкнул кулаком между лопаток растерявшего всю свою уверенность Вову к Тане: