– Смешно. Может быть, евроид и выживет, спрятавшись в Латинской Америке, в Австралии, в Африке. Может быть, выживет, как выжили копты или те же памирцы. Сохранится, допускаю, как забытая в старых брюках копейка, и русский. Это будет слепой сектант, грезящий московским Третьим Римом, мужикоморейской Византией. И жить он будет только памятью о себе, как о песчинке песчаной горы под названием Россия. Но ваши потомки, те, кто понесет в вечность ваши гены, Павел Иосифович, не из этого рода. Они заговорят либо по-китайски, либо по-испански и не прольют слезы при слове «Волга». Вы ведь, как истинный русский еврей, мокнете глазами при этом слове? Ведь так?

Паша вдруг уловил в близости Колдобина опасность для себя. Откуда она исходила, он разобрать не мог, но зато понял, отчего коллега упорно называет его на вы. Чужой. Паша вспомнил прощальные слова мамы.

– Что, Павел Иосифович? От чрезмерного заглядывания в будущее развивается умственная дальнозоркость. Мы, русаки, грешим этим. Пора в багажник, к реалиям. Наш Шумахер памирский быстрее ветра донес.

– Колдобин, я не полезу в багажник, – отчетливо выговорил Паша.

– Да вы что, Павел! Нам надо переходить границу. Ашура нас просто убьет!

– Я еврей, я мечтаю о Волге, но у меня пока нет потомков, носящих в себе мои гены. И я не полезу. Ни с вами, ни без вас.

Колдобин резко наклонился к водителю и выкрикнул: «Останови!»

От вальяжного ироничного господина не осталось и следа. Памирец даже не повернул головы. Машина двигалась с прежней скоростью по желтой заплешине земли.

– Я вычту с вас деньги. За всю дорогу, за весь проект. Вы, Кеглер, понимаете, что мы сейчас вернемся ни с чем? Да останови ты, Ашура, мы в границу вкатим с этим подарком судьбы!

Но водитель и на сей раз не услышал пронзительного голоса из-за спины. Колдобин сник.

– Возьмут тебя на границе без спецпропуска – замотают по кабинетам. Как шпиона. Год не отмоетесь. Я за вас копья ломать не буду, Кеглер.

– А связи? Понты?

– Не буду. Вы не журналист, вы барышня петербуржская. Трудно вам в багажнике полчаса проехать… Сто человек так ездят, а ему западло. Умоляй его!

И Паша уступил. «Что я, в самом деле… Полчаса не сутки». А нытик этот и так уже порядком получил щелчок по носу.

– Ладно, не надо слез, – театрально развел он руками, – пересяду я. Если эта вагонетка способна остановиться.

Паше показалось, что Ашура усмехнулся затылком. Джип замер как вкопанный. «Добрый скакун, добрый», – неожиданно произнес памирец и звучно похлопал по обтянутому белой кожей рулю.

Обитатели заднего сиденья выбрались наружу. Колдобин открыл просторный багажник. Однако свободного места там оказалось немного, его занимали коробки да баулы.

– За ними спрячьтесь. Полчаса здесь и еще полчаса у Кушки. И все дела, Павел Иосифович. Лицо Колдобина обрело обычное свое выражение. И Кеглера снова чертик потянул за язык:

– Я поеду в этом расчудесном багажнике. Но при одном условии, господин Колдобин. Вы сейчас покажете мне, как здесь уместиться. Чтобы на равных, без понтов.

Колдобин взглянул на Кеглера коротко и зло. Так зло, как может только глядеть униженный на своего обидчика. Подобрал штанины на бедрах и полез в багажник. Выходило неловко, медленно, но все же тело человека наконец скрылось за баулами. Кеглер закрыл крышку багажника. Паше показалась, что на губах памирца на миг родилась одобрительная улыбка.

В висок стукнуло – Логинов в багажник не полез бы. Но правнуки Логинова будут говорить по-немецки. А его, Паши Кеглера, по-русски. Что бы ни болтал этот умник, сопящий под черной железной крышкой.