– Кто сообщил? – у Кеглера защекотало в горле. Его волновала и радовала предстоящая опасная кутерьма. Она что-то обещала и, главное, что-то оправдывала.

Колдобин не спеша извлек из широкого кармана свободного пиджака серебристую фляжку и наполнил стаканчик тягучим, густым напитком.

– Я в Ашхабаде, считайте, свой. А с вами – дело простое, немудреное. Проверенное. Сядете в багажник – и все дела. Через границу перемахнем, а там как король поедете. До самой Кушки.

– А зачем в багажник? Я ж с российским паспортом!

– Вы странный какой! Вы же журналист! Известный. Да еще на трафике засветились. Золотые бюсты – они ведь просто из песка не вырастают, понимаете?

Кеглер косился то на стаканчик, то на фляжку. Вопрос о том, что это за тягучая жидкость, увлекал его, пожалуй, не меньше, чем то, о чем он спросил коллегу:

– А если возьмут?

– Как возьмут? А я на что? Я по мобильному самому генералу Назарову позвоню! Прямо при них.

– Так какого горбатого мне тогда в багажник лезть с такими протекциями?

– Я же объясняю, Павел Иосифович. Ради романтики токмо. Потом расскажем народам мира, как геройски мы шли по следам убийц Масуда. Вот так, цинично, в лицо. По следам убийц. Террористов.

– А нельзя так же цинично рассказать без багажников, без наворотов, без коньячков во фляжечках?

Колдобин, мерзавец, не торопился с ответом. Отпил, долил, снова отпил.

– Я постарше буду. Вроде опекуна Савельича. Нельзя никак. Шоферы, провожатые, ассистенты. Жизнь на сцене, так сказать… Вот он, фактор риска. Профессионального, так сказать. Тут никак без наворотов. Без наворотов западникам можно, у них деньги есть. Взял да и купил всю таможню вместе с комитетом. А у нас только на фляжку и хватает. Хотите, кстати, вкусить, так сказать? Не коньяк.

Кеглер кивнул. Отпробовал. Причмокнул.

– Не коньяк? А хорошо-о. Ох, хорошо, господин Колдобин. Но я все равно сомневаюсь. Не солидно.

Колдобин широко улыбнулся:

– Если хотите, Павел Иосифович, так вместе в багажнике поедем. Там и добьем фляжку.

– Вдвоем тесно будет.

– Вот что меня в вас особенно удивляет – так это привязанность к удобству. При Вашем-то образе… – он замешкался… – мысли. Вы, можно сказать, только из логова Льва вернулись, а тут тесно вам…

– Кто ходит по лезвию ножа, ценит сапоги, – вспомнил фразочку Логинова Кеглер. Колдобин удовлетворенно кивнул и поощрил собеседника содержимым волшебной фляжки.

В Ташкенте Колдобина встретил молчаливый господин, совсем не похожий на узбека. Он хорошо, старательно говорил по-русски.

– Это наш менеджер, провожатый, добрая фея, сердитый дядька, заступник, кормилец и так далее, – представил человека Колдобин, – зовут его Ашура, он памирец, а потому готов стерпеть все жизненные невзгоды, кроме пустой болтовни.

Памирец усадил московских гостей в черный джип, наглухо задраил затемненные люки, дотронулся двумя пальцами до деревянной фигурки, укрепленной на лобовом стекле, и машина двинулась в неблизкий путь. Кеглер с Колдобиным сидели сзади. Паша силился разглядеть фигурку. Чем больше он вглядывался в нее, тем большее сходство обнаруживал в силуэте с их водителем.

– А ему не жарко? – шепотом спросил Колдобина Паша. Ашура встретил их в толстом свитере, да и в авто, хоть работал кондиционер, холодно вовсе не было.

– Ашура – арий. Арии холоднокровны. Им не бывает жарко.

Кеглер задумался. Он со школы помнил, что арии – это немцы. Племя, пришедшее из Индии. Памир, Памир… Что ж, может быть, и там осели немецко-фашистские оккупанты? Загадочно все. Багажник, теперь арий в свитере.

Чтобы поддержать разговор, Кеглер сообщил Колдобину: