– Вам же известно, что подписан Ништадский мирный договор со Швецией, – заговорил Габель. – А вы знаете, кто его подписал от имени царя? Ваш друг Остерман, за что ему царь Пётр пожаловал титул барона.

– Что ж, – улыбнулся Бестужев, – может, и я получу от вашего короля какой-нибудь титул! А?

– Я устрою вам встречу с королём сегодня ночью, – и, заметив тревогу в глазах Бестужева, Габель успокоил его. – Вас проведут к нему.

Они рассмеялись и, пожав друг другу руки, расстались друзьями.

Тайные переговоры с королём прошли успешно, и Бестужев рапортовал царю:

«Датское правительство согласилось признать за Вами императорский титул, но только в обмен на гарантию Шлезвига или, по крайней мере, при условии удаления из России герцога голштинского. Но я предлагаю оставить герцога в России, как рычаг воздействия на датскую корону».

Когда же пришло известие о заключении Ништадтского мира, то переговоры замедлились и никак не продвигались к желаемому результату. И Бестужев решил действовать. Он устроил роскошный праздник для иностранных министров и знатных особ королевства 1 декабря 1721 года и вручил гостям медаль с изображением Петра в память об этом великом событии. Король был счастлив, первым получив особенную медаль, и шёпотом сообщил Бестужеву:

– Пётр заслуживает быть императором.

Царь Пётр в своём личном письме поблагодарил Бестужева за отличную службу и пожелал ему дальнейших успехов. Вскоре, в 1723 году, Пётр вызвал его в Ревель, где вручил свой портрет, украшенный бриллиантами. Бестужев очень гордился этой наградой и потом всю жизнь носил её на груди. При этом награждении присутствовал Андрей Остерман, который не преминул похвастаться, когда они уединились:

– Знаешь, Алексей, царь доверяет мне и недавно дал чин вице-президента Коллегии иностранных дел.

Бестужев с завистью подумал: «Везёт же ему!», а сам похвалил:

– Это не просто так, это заслуженно!

– Стараюсь!

– Ещё немного и ты уже будешь вице-канцлером, – с жаром пожал ему руку Бестужев. – А я прозябаю на задворках Европы!

– Ну, ну, Алексей, тебя царь хвалит и жаловал своим портретом, – заулыбался Остерман и спохватился. – Мне пора, ещё свидимся!

Время шло неумолимо, дипломатическая задача Бестужева стала выполняться, и в 1724 году датское правительство, наконец-то, признало императорский титул Петра, но, как пояснил Бестужев, оно сделало это не только из-за его прилежания, но из-за страха перед Россией. Заключение союза между Россией и Швецией заставило Данию опасаться не только за Шлезвиг, но и за Норвегию, на которую претендовали шведы. Король даже заболел, получив известие о русско-шведском мире. А Дания всё ещё колебалась между англо-французским союзом или российским, и Бестужеву было велено поспособствовать в этом вопросе.

– Как это поспособствовать? – нервничал Бестужев. – Поспособствовать, это значит, нечего не делать. За это «сидение» орден вряд ли получишь.

А царь Пётр будто услышал его и, высоко оценивая дипломатические способности Бестужева, в том же году в день коронации Екатерины пожаловал ему звание действительного камергера.

Наступил 1725 год. Алексей Бестужев, теперь уже действительный камергер, русский министр-резидент при дворе датского короля Фредерика IV, продолжал страдать от безделий, и вдруг получил письмо от Остермана:

«… Поздравь меня, я вице-канцлер!

– Каков, мой друг! – воскликнул Бестужев. – А я чем занимаюсь?

Он разнервничался:

– Нет, надо что-то предпринять и показать себя! Даже царь занимался алхимией, хотя и болен, а я что хуже. Может, и я сумею получить золото из свинца, и то дело!