Она продолжала вращаться в кругу Бориных друзей и после того как, окончив школу, поступила на исторический факультет МГУ. Отвергнутый ею Самолётов успел утешиться в браке с художницей и развестись и теперь снова ходил холостяком.

Со стороны трудно было не удивиться своеобразию отношений полов в богемной среде. Здесь все легко сходились-расходились, многие бывали в интимной связи со многими, отчего витал над этой средой душок какой-то нечистоплотности. Хотя, конечно, дело в тонкости обоняния. Лиза старалась ничего не замечать, кроме блеска талантов!

Как же интересно было с этими людьми! Умные, ироничные, Богом поцелованные, какие прекрасные стихи читали они! А какие песни звучали под гитару! А сколько увлекательных историй было рассказано!

Чаще всего собирались у Самолётова – в его отдельной квартире в «ажурном доме» на Ленинградском проспекте.

Однажды он представил компании провинциального прозаика, в которого Лиза нежданно-негаданно влюбилась.

Вот так – было сердце свободным и звонким, как колокольчик, и вдруг присох у колокольчика язык.

Именно такое сравнение напросилось Лизе. «Это очарование с привкусом беды и есть любовь?»– недоумевала она. И древняя мудрость души под названием наитие подтверждала: «Да, любовь… Несчастная любовь…».

Прозаик был и не молод, и не стар, и не так, чтоб безобразен, но однозначно некрасив. Губастый, с шевелюрой чёрных, жёстких волос, с неулыбчивым лицом и большими трагическими глазами.

Он слишком выделялся на фоне раскованно веселившихся гостей Самолётова, и Лиза подошла к нему.

– Итак, я запомнила ваше имя – Дмитрий Пожигайло. А откуда вы, забыла.

– Я из Нижнего.

– То есть из Горького.

– Из Нижнего. Я, знаете ли, эти переименования не признаю.

Даже людям, живущим прошлым и не желающим менять свои привычки, делать подобное заявление было небезопасно, но когда такое говорил вполне современный человек, да ещё человеку, практически незнакомому!..

Лиза остановила на нём изумлённый взгляд.

Пожигайло смутился.

– Вообще-то я в Москве родился и жил до четырнадцати лет.

– Правда?! – с живым интересом откликнулась Лиза.

– Правда… – улыбка, как мерцание огонька, слабо осветила лицо прозаика. – А знаете, – огонёк разгорелся, – пойдёмте гулять! Очень хочется навестить любимые места.

– Прямо сейчас?

– Да. Мы уйдём – никто и не заметит.

– А пошли!

В ответ у него в глазах взметнулся радостный свет, лицо сделалось молодым, мягким – и это показалось Лизе замечательным.

Судя по тому, что Пожигайло не взял такси, а повёл её к метро «Аэропорт», лишних денег у него не имелось. Она отметила это так, мимоходом, но когда они вышли из вагона на «Площади Свердлова», ей подумалось: неужели его любимые места – Красная площадь и Охотный ряд? Всё ясно: «москвич», но с провинциальным вкусом…

Однако, лукавство Пожигайло нисколько не отвратило девушку, она от этой хитрости только по-доброму, как от милой шалости, усмехнулась.

Тут же, впрочем, ей стало стыдно от своих поспешных умозаключений: на «Площади Свердлова» они сделали лишь пересадку и доехали до «Кировской», а от этого метро начинались её, именно её, родные, любимые места! Неужели их пристрастия совпадали?!

– Ты в «Гордом» ходила? Простите, вы…

– Ещё бы! Конечно! И давай на «ты».

От метро они свернули в Большевистский переулок, потом в переулок Стопани. И вот по правой стороне показалась башенка красавца-особняка, до революции принадлежавшего чаеторговцу Высоцкому, в котором с тридцатых годов располагался Городской дом пионеров и школьников, именуемый по-простому «гордом». Перед особняком раскинулся старинный усадебный парк, а при входе стоял между ростральных колонн с массивными фонарями памятник Сталину.