Девочке, между тем, исполнилось семь лет, однако в первый класс она так и не пошла: в школах занятия не проводились, многие из них были отданы под размещение штабов, сборных пунктов и других учреждений военного времени.
Анну же, пока не начнутся занятия в школах, зачислили вольнонаёмной в эвакогоспиталь в качестве младшей медсестры (в своё время она закончила соответствующие курсы по линии ОСОАВИАХИМА2).
Лиза оказалась на попечении Клавдии Семёновны и Натальи Ильиничны. По причине возраста они не только нигде не служили, но и не могли быть привлечены к каким-либо общегородским работам, так что сама собой выпала им участь бабушек и домохозяек. Причём домохозяек на одно общее хозяйство, так как женщины решили жить по-семейному, вскладчину на все свои четыре продовольственных карточки: две иждивенческих, одну детскую и одну служебную.
От Николая по-прежнему не было никаких известий, а от Павла Демьяныча пришло письмецо: он ранен в ногу и лежит в Первом Московском коммунистическом госпитале, что в Лефортово.
– Господи, я сейчас, Паша, – прочитав послание мужа, засуетилась Наталья Ильинична. – Тут на трамвайчике… я скоро…
– Ты на часы посмотри, Ильинична! Завтра утром встанем, соберёмся и навестим твоего Павла Демьяныча. Аня, Лизу с собой возьмёшь на работу?
– Конечно! От нас привет дяде Паше!
Глава вторая
Пасмурное утро продолжало устоявшуюся череду хмурых октябрьских дней. Выйдя с Лизой из дома, Аня увидела дворника Ахмета, который снимал с соседнего подъезда табличку, где были указаны номера квартир и фамилии жильцов. Она перевела взгляд на место с такой же табличкой у своего подъезда – оно белело незакрашенным прямоугольником.
«Нашли время, когда менять», – мельком подумала она и взяла Лизу за руку.
До госпиталя она всегда добиралась пешком: ровно полчаса неспешного шага.
В мягком, сыроватом воздухе, пропитанном всеми излившимися и предстоящими дождями, плыла осень, укрывая улочки и переулки одеялом ватного неба, погружая их в глухую тишину. И всё же обступающее безмолвие проницали какие-то дальние, неясные звуки. Аня их отчётливо уловила и с тревогой поняла: утро сегодня не такое, как обычно! Да и людей встречалось меньше, чем всегда.
А потом она и вовсе испугалась, когда Лиза показала пальчиком на мусорные баки во дворе, которые можно было увидеть с улицы.
– Смотри, мама, кто-то Ленинов выбросил!
В баках лежали портреты Ленина, вырванные из рамок, а частью прямо в рамках. Подобное кощунство могли допустить или сумасшедшие, или… враги!
В предчувствии беды Аня подходила к воротам госпиталя.
– Слышала? Наши Москву сдают! – шепнула ей Зоя Постнова, медсестра из хирургического отделения, с которой они успели подружиться.
– Как?!
– Так! Все начальники уже дали дёру!
– И наши?! – ужаснулась Аня, имея ввиду руководство госпиталя.
– Ну нет, наши на месте. Я про… – Зоя подняла глаза к потолку.
– И Сталин?! Не может быть!
– Насчёт Сталина не знаю, но, Молотов, говорят, и вообще, всё правительство… того…
И это было чистой правдой!
Накануне, пятнадцатого октября сорок первого года, по причине неблагополучной обстановки, сложившейся во время боёв на подступах к Москве, Государственный Комитет Обороны СССР принял постановление N 801, которым предусматривалась немедленная эвакуация правительства во главе с заместителем председателя СНК3 Молотовым. Относительно самого председателя, то есть Сталина, в постановлении было сказано, что он «эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке». Данный пункт, однако, Сталин не выполнил и ни шестнадцатого октября, ни позднее столицу не оставил. Постановлением также предписывалось, в случае «появления войск противника у ворот Москвы произвести взрыв предприятий, складов, учреждений, которые нельзя будет эвакуировать» и всего электрооборудования метро.