– Надо бы ремонт сделать в кабинете, – прервал его приятные размышления Потифар. – Разве можно плодотворно работать в таких ужасных условиях?

– Саба просил петли смазать, скрипят, – вспомнил Эли.

– Петли – само собой. И со стенами разберемся. Интересно, как Хуфу терпел эту безвкусицу? – округлились глаза Потифара от вида картины. – Ладно, будем делать ремонт, закрасим… Идем домой. Будем отмечать твой первый рабочий день! – Потифар потянул Эли к выходу. – Я с Саба договорился.

Эли, выходя из комнаты, задержал взгляд на картине. Ему почему-то стало жалко расставаться с картиной, он уже не представлял свой кабинет без нее. Наверное, художник рисовал с душой. И часть его души осталась на этой обшарпанной стене. Надо будет попросить мастеров, чтобы картину не трогали…

В беседке с камышовой крышей на шерстяном ковре с незатейливым орнаментом сидел Потифар. Эли полулежал напротив, облокотившись на валики, набитые овечьей шерстью. Оба – в светлых набедренных повязках. Лучи полуденного солнца едва пробивались до них сквозь кроны пальм, окружавшие внутренний дворик особняка со всех сторон. Между мужчинами на больших блюдах из серебра лежали остатки трапезы, на войлочной подставке стоял глиняный кувшин с именем винодела на боку, подле валялись осколки глиняной крышки и бирка с надписью: «Самое лучшее красное вино».

Кнофер, широколицый смуглый слуга-ребу[17] с большой родинкой на щеке, рыхлил остро заточенной палкой почву вокруг молодых кустов акации. Он старался быть все время у хозяина на виду, чтобы по первому зову предстать пред ним. В честь торжества по поводу устройства Эли на работу, слуга был в схенти, сшитом из цветных полос ткани, – подарок господина.

Множество котят разных возрастов резвились в палисаднике меж кустов в густой траве. Слуга-ребу следил за тем, чтобы дети богини любви, плодородия и семейного очага Баст, женщины с кошачьей головой, в пылу игр не повредили цветы, любовно высаженные рукой хозяйки. Да разве уследишь за ними! Не успел слуга на миг отлучиться, чтобы зачерпнуть воду в горшок из небольшого бассейна у высокой глиняной стены, как котята вырвали из земли цветок с нежно-розовыми лепестками и устроили на него охоту. Ребу, бормоча себе под нос проклятия, выпроводил озорников из палисадника, попытался вернуть растение на прежнее место. Тщетно…

– Брось, Кнофер, пустая затея, – окликнул его хозяин. – Принеси нам еще вина.

Слуга потерянно огляделся: куда деть цветок, махнул рукой, пошел в дом, бережно удерживая растение перед собой на открытой ладони.

– Выбрось его, – раздался из гостиной глухой голос Эрте, отдыхавшей после обильного застолья. – Вино кончилось? Спускайся в погреб.

Вскоре Кнофер вернулся во двор. Проходя мимо палисадника, он окинул взором клумбы: вроде все на месте.

Эли принял из его рук кувшин с такой же печатью, как и предыдущий. Бронзовой колотушкой он осторожно расколол глиняную пробку.

Кнофер поднял с земли большой, с бычью голову, горшок с водой, направился к кустам акации. Слышно было, как он поминает свою жену, ушедшую к реке стирать белье:

– Где Бену носит? Разве один углядишь за всеми.

Крупный кот с рыжеватой короткой шерсткой появился словно из ниоткуда, улегся на скрещенные ноги Потифара. Кроме кота, в имении жили еще три кошки. Обычно в это время они отправлялись к зернохранилищу охотиться на голубей. Нет, хозяева не жалели для них еды. Торговцы, зная щедрую руку главного судьи, всегда держали в запасе для его питомцев свежую рыбу, молоко и отборные куски мяса. Несмотря на это, охотничий инстинкт каждый раз заставлял кошек рыскать по округе в поисках добычи. Наверное, в городе не было более ревностного приверженца кошек, чем Потифар, если, конечно, не считать жреца богини Баст Хафрома, содержащего кошачий питомник по долгу службы. Не кто иной, как Хафром, и подарил Потифару первых котят.