– Вы не верите своим словам, – с грустью сказал он редактору.

– Простите, я не хочу продолжать этот разговор. У вас жар. Ваши мысли спутаны. Мы поговорим, но позже, и точно не сегодня. Позвольте мне прочитать вашу рукопись. А теперь давайте я отвезу вас.

Андре почувствовал себя неловко.

– Простите, Виктор, я не дал вам спать, а теперь извел своими глупыми разговорами, – по его лицу пробежал отразившийся от окна луч солнечного света. Писатель с трудом встал. – Я доеду, не переживайте.

– Постойте, я хотя бы вызову вам такси.

– Да, спасибо.

– Я прочитаю рукопись. Позвоню вам вечером, хорошо?

– Не спешите. Как видите, теперь и я не спешу. Хочу последовать вашему совету и взять отдых.

Виктор кивнул ему и набрал номер такси.

Я – человек!

Не чуждо человеческое мне ничто.[19]

Через несколько часов температура спала, но Андре все еще чувствовал себя очень слабым. За окном около двадцати минут упрямо голосила птица, не давая ему уснуть, а притяжение земли вдруг стало таким сильным, что встать с мокрой постели казалось ему невозможным. Каждое движение давалось с невероятным усилием. Превозмогая боль, он тянулся, чтобы сквозь полумрак комнаты хоть краешком глаза увидеть, как догорает закат.

Голова от тяжести склонялась набок. Он с усердием дотянулся до телефона и проверил звонки. Среди них было пять пропущенных и один, как ни странно, исходящий, о котором он уже не помнил. Три пропущенных звонка были от Иларии Мартино, а остальные два от Гвидо Кампореале – человека, родившегося под знаком бесконечного кутежа. В исходящих светилось имя «Эм. С».

Он выложил телефон из рук, собрался с силами и поднялся на ноги. Как раз в эту минуту кто-то трижды тихо постучал в дверь. Андре медленно приоткрыл ее. Из створки ударил ветерок с мягким фиалковым ароматом. Прежде всего он увидел белый шелковый шарф, который сквозняком затянуло в дом. Дверь открылась. За ней стояла девушка с прямыми волосами, ниспадающими до плеч. Они лишь слегка касались их, будто паря на едва заметном расстоянии. В зеленых кольцах ее острых глаз отражалась серо-голубая мгла, но мгла эта обдавала светом и имела четкую линию по краям. В ушах висели маленькие серьги с крупными камнями, уступающими своим блеском лишь ее узеньким глазам, в которых уже плавали лучи закатного солнца. Это была та самая «Эм. С.» – Эмилиа Сартори. Ее нежно приподнятые губы вздрогнули при виде Андре.

– Эмми?

Он произнес это по привычке. Впервые он назвал ее так, когда они гуляли по пустому вечернему бульвару. Андре и Эмилиа оделись в тот вечер легко, мерзли и почти стучали зубами, но он не смел ее обнять, даже считая, что их связывает большая любовь. Зато она посмела, неожиданно обняв его на прощание. «Спокойной ночи, Эмми», – произнес он, едва дыша.

– Андре, что случилось?

– Ты о чем? – удивился он.

– Кто такой Фаусто? Ты позвонил, что-то пробубнил и перестал отвечать… Мне пришлось отпроситься с работы и приехать.

Филлини озадаченно почесал голову и с неохотой пригласил ее в дом.

Она держала обеими руками маленькую кремовую сумочку с длинным ремешком, который, сложив в несколько слоев, прятала в ладони. Она молча подошла к единственному в доме стулу, но не решалась сесть, пока Андре не настоял.

– Присядь, – сказал он ей, – я принесу сок. А ты вспомни пока, что я тебе говорил.

Воспользовавшись возможностью, он выпил один за другим два стакана воды и еще с минуту стоял напротив холодильника, проваливаясь в воспоминания, как в пропасть. Сердце колотилось в груди, дыхание сперло. Так и не успев прийти в себя, он налил апельсиновый сок и принес его Эмилии.