По улицам уже расхаживали влюбленные пары и компании веселых ребят, вышедших на поиски приключений. Каждый человек проецировался в уникальный образ. Писатель следил за жестами, походкой, эмоциями и особенностями речи случайных людей. Несколько раз его возмущенно просили отойти, когда он, очарованный своей находкой, подходил слишком близко, чтобы рассмотреть руки, изгиб улыбки или, скажем, услышать легкое дрожание голоса.

Солнце окрасило синее полотнище неба во всевозможные оттенки багрового. Со всех сторон зажигались вечерние огни кафе и ресторанов, влекущих своей теплой атмосферой и смешавшимися запахами острых, кислых и сладких блюд. Зажгли свои огни и гостиницы, в окнах которых на фоне красных занавесок маячили загадочные тени, у каждой из которых была своя история.

Вспоминая свою жизнь, Андре размышлял: даже если человек страдает, он устремлен к совершенству. Состояние измождения блаженно в глазах мудреца, потому что он знает, что продолжает учиться. Самодостаточность временное и обманчивое явление. Есть ли в мире человек, обуздавший ветер?

Вот в чем заблуждение той девушки, ошибочно считающей себя единственным звеном в цепи, соединяющей мужчину и его счастье. Писатель следил не за ломаной походкой той красавицы, а за мудрым спокойствием, с которым разделял теперь одиночество закуривший сигарету человек.

Андре больше не мог здесь находиться. Он огляделся в поисках желтых огоньков такси и, не раздумывая, сел в первый попавшийся автомобиль. Вполголоса произнес адрес водителю, тот вежливо кивнул.

Приехав домой, он приготовил в микроволновке пиццу и включил центральный канал, по которому показывали выпуск новостей. Ведущий, не двигаясь, не шевеля губами и не дыша, объявил, что этой ночью на парковочной станции здания совета министров республики неизвестными были подожжены тридцать шесть автомобилей. Через минуту показали главного прокурора по этому делу, который с важным выражением лица заявил, что лично займется поиском хулиганов (он поправил себя) преступников, и те получат справедливое наказание. Следующее интервью брали у главы коммуны. Андре нажал красную кнопку пульта еще до того, как тот произнес первое слово.

Он был озадачен. Ни в такси, ни в душе, ни за столом ему не удавалось расслабиться и выпустить из головы мысли об Эцио Мартино, Фаусто Семприни и его сыне Кристиане. Он достал из пачки сигарету, зажег ее и, прижав уголком губ, втянул дым.

«Почему он пел?», – спросил себя профессор. – «Убитый горем человек встает на людной площади и поет… это так странно, что не укладывается в голове. Будь старик, скажем, сумасшедшим, все вопросы были бы сняты, занавес рухнул бы, а я спокойно мог спать. Заупокойная песня? Реквием? Старику было не до театральности, он страдал» – Андре открыл бутылку вина и, наполнив бокал до половины, осушил его. Наполнять снова пока не стал. Ему не хотелось затуманивать себе голову, нужно было понять все, не сбившись с пути размышлений. – «Фаусто был в тяжелом психическом состоянии, он просто не справился, вот и все. Как бы я ни хотел, как бы ни пытался, но из этой истории ничего не получится. В лучшем случае рассказ, который никого особо не удивит. Муляж бомбы под стенами NYTB[18] – вот что нужно людям».

Писатель взял со стола рукопись, пачку сигарет, бутылку вина и направился на балкон, который вот уже пятнадцать минут манил его волнующимися на ветру занавесками. Он вновь провалился в кресло, ставшее привычным местом его глубоких размышлений и внезапного сна. Сигареты тлели в его пальцах одна за другой, в то время как вино нетронутым стояло в другом углу. Он едва успевал записать свои мысли, идущие внахлест одна другой. Все давалось без особого труда, непринужденно и легко, словно полет стрекозы. Неугасимый тон надежды на грани отчаянья в книге был выдержан превосходно, каждое предложение, от первого до последнего, было целесообразным и незаменимым. Писатель был уверен в своем детище, никто не смог бы упрекнуть его в чем-то сколько-нибудь похожем на промах. Книга была написана мастерски, но только он один чувствовал глубоко внутри, что этого отнюдь недостаточно…