– Из пластилина?

– Да. Скульпторы часто начинают с этого. Если точнее, то с рисунка. Они снова и снова рисуют одну и ту же деталь под разными углами, пока картина не станет ясна им до самых мелочей. Потом пластилин. Говорю тебе, это что-то неземное. Не здешнее. Странно, что ты ничего не слышал о Фаусто Семприни. Он хоть и бежал от популярности, как звери бегут от огня, но его имя в нашем городе все равно на слуху.

– Но почему? Неужели он все делал ради денег?

– Нет, я бы не сказал. Он отдавал дань самому искусству, всеми силами добивался того, чтобы известность его не затронула. Хотя, кто знает. Может, старик что-то скрывал, раз его жизнь так внезапно оборвалась… как бы там ни было, все тайны он унес с собой.

В ту минуту что-то сдавило профессору грудь. Он не мог взять в толк, как человек, который творит что-то великое, может не желать славы… «Это неразумно», – думал он, – «уже добившись успеха, обрекать себя на беззвестность… на безымянность! на смерть…»

– Я никогда его не пойму, – тихо произнес он.

– Теперь, увы, никогда, – с тоской выдавил из себя Костантино. – Надо навестить его жену, она осталась совсем одна. Прекрасная женщина. До наивности скромная и простая. Ее зовут Ариана.

– Навести ее вместе с мамой.

Глаза Костантино вновь загорелись от радости, когда он вспомнил, что Бертина готова его простить.

– Да, наверно мы так и сделаем. Ах, столько всего разом… бедный Кристиан, – он произнес это с жалостью, поняв вмиг, что не вокруг него одного крутится этот земной шар. – Он был совсем молод, ничего в этой жизни не успел…

Андре на секунду умолк, затем со всей серьезностью спросил:

– Пап, в чем, по-твоему, смысл жизни?

– Ты знаешь, я не тот человек, с которым легко говорить о смысле жизни… у меня слишком запутанные представления о нем. Я могу смело сказать, что я христианин, верю в то, что воля Бога – наилучшая из всех возможных, но вместе с тем, за свою долгую жизнь я не смог ответить на один простой вопрос: почему умирают дети… Библия говорит, что мы рождаемся уже греховными, но не умирать же нам, не успев исправить ошибки своих предков?.. Еще вопрос о справедливости. Справедлив ли Бог, убивающий детей за грехи их отцов?..

– Не знаю, пап… – он замолчал, потом все же ответил. – Я думаю, с точки зрения христианства, ответ заключается в слове «забирать». Он не убивает их, а забирает в лучшее место.

Андре считал, что религии было бы удобно трактовать это именно так, но мысли эти не произносил вслух.

– В таком случае, смерть детей нужна родителям как воспитательная розга? Это подобно тому, как преступник крадет ребенка, чтобы требовать от его богатых родителей деньги. Он мог бы похитить самого богача и пытать его, пока не добьется своих денег, но почему-то берет детей. Так выходит? – спросил отец.

– Думаю, ты уже сам догадался.

– Значит, Бог хочет забрать у нас самое дорогое, чтобы мы помнили о своей уязвимости?

– Сложно сказать. Пожалуй, это достойный вопрос для размышлений у окна с видом на кирпичную стену. Но я хотел обсудить другое. Никто, кроме тебя, не говорит со мной о моих взглядах, хоть они и серьезны, как сама цена жизни.

– Тебя что-то тревожит?

– На самом деле да. Я сбит с толку. Мне кажется, мои размышления раньше были слишком общими. К разговору о детях: сегодня я задал себе вопрос… как детям обеспечить себе вечную жизнь, если они еще так малы, что не просто не способны на героизм, а в принципе не до конца понимают, что он значит?.. Еще меня мучает вопрос, что будет с людьми, которые прославились, вписав себя в историю, сами того не желая? Таких вопросов у меня теперь много, и мне уже не верится, что я когда-то на них отвечу.