– Здраве буде, Воислав!

– Здравия и тебе, Ярилко! – отвечал вновь утвержденный тысяцкий на приветствие старого волхва.

– Слыхал, новый князь у нас объявилси?

– Была справа, – согласился Воислав. – Сегодни поутру на Вече Рюрика князем избирали. Супротив никого не было.

– Я-то не смог притить, – ответил старик и закашлялся, – прихворнул малость. Да нас, волхвов, усё мене слушают – усё сами ведают. Да и Святомир у Жданы ныне в почете. А вскорости, гляди, и новая вера наступит. В Суроже25, кода жил, славны были времена, – старый волхв, продолжая, устремил свой взгляд поверх головы Воислава в сторону реки. – С князем Буревоем древни земли тады русские вои возвернули от града Корсуни26 до града Корчева27 и град Сурож. Владения внове стали от моря Варяжского до моря Русского. От полудня до полуночи. От восхода до заката. И венды, што возле готов обитали, коих долго ждали, тода явилися на поддержку. Славяне усе заново сплотилися. Ну, лады, – оборвал он разговор, но взглянув на Воислава и, видя его заинтересованность, вернулся к прежней теме. – Так тады и посадил воев своих Буревой на ладьи и повел на Цареград. Многи сотни и сотни ладей шло. Ты малой тода в походе был.

Воспоминания перенесли старого волхва вместе с автором этой книги во времена прежних побед.

…Молодой византийский император Михаил III в те годы был полновластным хозяином империи. Три года прошло, как он по совету дяди заточил регентшу – свою собственную мать, своенравную и властолюбивую Феодору, в монастырь. Михаил вот уже несколько месяцев с войском усмирял сарацинов28 в Малой Азии. Из воспоминаний о Феодоре он больше помнил не материнские ласки, а ненавистного ему логофета Феоктиста – хитрого и ловкого приближенного, от её и его имени, управлявшего гражданскими делами империи и проявлявшего полное невнимание к нему. Однажды он внял совету все того же дяди Варды и с помощью наемного убийцы навеки убрал логофета из своей жизни. Теперь Михаил мог отыграться за прошлый недостаток власти, а более всего за недостаток материнской любви.

Его собутыльник и соратник Имерия Грила, водя длинным, загнутым книзу носом, в привычной для себя роли шута, возглавлял обряженную в монашеские одежды многочисленную свиту императора, бродившую в поисках развлечений по прибрежному городку, где остановилось на ночлег войско. Сам Имерия накануне, когда вся свита гуляла за столом, осушая бокалы с вином, отличился тем, что поднялся и, испуская газы из заднего места, затушил сразу десяток свеч. Восхищённый император пожаловал ему за это сто литр золотом. И вот с раннего утра хмельная ватага, воодушевлённая новым развлечением, угощала всех без разбору из горшка, наполненного доверху перцем и горчицей. Михаил в длинной черной сутане подносил каждому встреченному на пути человеку ложечку жгучих приправ. Путник, увидев перед собою императора, с готовностью принимал из его рук, называемое Имерией святое причастие. После того, как человек начинал кривиться от жгучей боли, свита громко и дружно гоготала.

Всадник на белом коне на полном скаку остановился перед захмелевшею толпою. Оставив седло, он подбежал к Варде, что-то шепнул тому на ухо и, вскочив на коня, быстро умчался.

– Варвары осадили Новый Рим! – громогласно провозгласил Варда.

Молодой император оглядел свиту и вытянул руку в направлении места своей ставки. Все последовали за ним. В просторной палатке Михаил подошел к столу. На нём остывали приготовленные блюда из мяса пятимесячного ягненка, а также трехгодовалой, откормленной особым способом курицы и вымени молодой свиньи, вперемежку с множеством фруктов и сладостей. Рядом с мясными блюдами стояло множество кувшинов с вином и вазы с другими обильными яствами. Он плеснул себе в кубок из кувшина темно-красной жидкости и залпом выпил. Затем бросил кубок на стол, отошел в угол палатки и, взгромоздившись на ложе, застеленное прошитыми золотыми нитями покрывалом, мгновенно уснул.