Назначив Лициния Августом, Галерий подтвердил и усугубил опалу Максимиана. Тем не менее, кажется, он хотел утешить его некоторыми знаками внимания и даже позволил ему сохранить почести и титул Августа, сделав его своим коллегой по консулату на следующий 308 год и даже предоставив ему первое место.

Здесь я должен предупредить, что со времени узурпации Максенция путаница, царившая в империи, внесла большой беспорядок в летописи, так что консулаты всех этих лет сильно запутаны. Максенций никогда не признавался Галерием, главой империи, и, в свою очередь, Галерий не признавался в Риме, где господствовал Максенций. Каждый из этих двух князей назначал своих консулов и не принимал назначенных другим. Отсюда множество недоразумений, которые часто очень трудно разъяснить. Здесь не место вдаваться в подобные дискуссии: любопытствующие могут обратиться к г-ну де Тиллемону.

Максимиан, Август по титулу и обладающий бесплодными почестями консулата, который даже не признавался в Риме, недолго оставался у Галерия. В 308 году он вернулся в Галлию, где Константин предоставил ему убежище, еще не научившись не доверять своему тестю и его неисцелимой страсти к власти, которая владела этим честолюбивым стариком. Тот, чтобы поддержать доверчивость зятя, сделал вид, что проявляет умеренность, и во второй раз сложил с себя пурпур. Он рассчитывал таким образом избавиться от всех подозрений и тем вернее восстановить свое положение, чем тише и скрытнее будут его маневры. Легковерие Константина способствовало коварным надеждам Максимиана. Молодой император не только обеспечил тестю жизнь в императорской роскоши в качестве частного лица, но и проявлял к нему крайнюю почтительность: он хотел, чтобы подданные почитали Максимиана и повиновались ему, и сам подавал им пример, следуя его советам, угадывая его желания, оставляя себе почти лишь почет верховной власти, а ему – ее реальную силу.

Такой щедрый образ действий удовлетворил бы душу, способную к умеренности. Но, как замечает по этому поводу даже оратор, которого я уже не раз цитировал [5], нет даров судьбы, которые могли бы насытить алчность тех, чьи желания не сдерживаются разумом. Они не чувствуют своего счастья, которое делает их лишь неблагодарными; и, вечно полные надежд, вечно лишенные благ, которыми могли бы наслаждаться, они теряют настоящее в погоне за неверным и опасным будущим. Какая разница, добавляет тот же оратор, между Максимианом и его соправителем! Этот божественный муж, который первым разделил власть, которой мог обладать единолично, и первым от нее отказался, не раскаивается в своем решении и не считает потерянным то, что добровольно уступил; поистине счастливый, будучи частным лицом, он видит, как повелители империи воздают ему почести как старшему.

Максимиану потребовалось некоторое время, чтобы устроить все согласно своим замыслам. Таким образом, он оставался спокойным весь 308 год и часть следующего.

В начале 308 года Константин еще пользовался титулом Августа только в провинциях, которые ему подчинялись. Честолюбие другого доставило ему преимущество быть признанным в этом качестве Галерием, а следовательно, и всей империей, за исключением областей, подвластных Максенцию. Максимин, который тремя годами ранее был назначен Цезарем Диоклетианом по представлению Галерия, с яростью увидел возвышение Лициния до ранга Августа. Он считал себя ущемленным, и его жалобы не были лишены оснований. Поскольку он обладал правом старшинства, которое говорило в его пользу, он полагал себя вправе не уступать первенство новичку и написал об этом Галерию, который был крайне раздражен, видя, как его племянник противится его воле. Он возвысил его из ничтожества, рассчитывая на слепое повиновение с его стороны, но, по правде говоря, не заслуживал его. Его собственный пример обратился против него; и после насилия, совершенного им над Диоклетианом, он не имел права жаловаться на отсутствие покорности у своих ставленников. Тем не менее он желал, чтобы ему повиновались, и ответил Максимину, что его распоряжения должны уважаться, а кроме того, возраст Лициния был веским основанием для предпочтения. Максимин настаивал с новой силой: дело перешло в переговоры; и Галерий, начав смягчаться, предложил упразднить титул Цезарей и даровать Максимину и Константину, чье положение было одинаковым, титул сыновей Августов. Эта перемена была иллюзией, которая не устраняла обиды, на которую, как считал Максимин, он имел право. Не сумев добиться справедливости, он взял ее сам. На созванном им собрании своей армии он был провозглашен Августом и известил об этом Галерия, притворяясь, что произошедшее было делом рук солдат. Я не устаю отмечать, какова тогда была власть военных в римском государстве. Галерий уступил и согласился, чтобы титул и почести Августа были распространены на четырех правителей: его самого, Лициния, Максимина и Константина. Максенций по-прежнему считался мятежником и тираном.