Из этого соглашения, в котором сила играла не меньшую, если не большую роль, чем законы, возник спор о старшинстве между Августами. Галерий, несомненно, был первым; но трое остальных выдвигали взаимно противоречащие права и притязания. Лициний опирался на волю Галерия. Константин был первым из троих, кто носил имя Августа. Максимин ссылался на то, что он был старшим Цезарем. Этот спор разрешили события.

Константин подкреплял новые почести, которыми он был недавно удостоен, новыми подвигами против врагов империи. Франки вновь взялись за оружие и угрожали Галлии новым вторжением. Константину стоило лишь показаться, чтобы остановить их набеги, и это произошло дважды за очень короткий срок. Ибо происки Максимиана Геркулия вынудили молодого принца прервать свой первый поход, что дало франкам возможность возобновить свои действия и заставило его снова выступить против них – и всегда с тем же успехом. Как только он появлялся, все возвращалось к спокойствию; и если его отсутствие вдохновляло эти беспокойные народы на дерзкие выступления, его неожиданное и быстрое возвращение повергало их в ужас и заставляло разом выпустить оружие из рук.

Его вероломный тесть доставил ему еще более тяжкие тревоги своими домашними интригами, которые, смешавшись, как мы видели, с войной против франков, в конце концов погубили их зачинщика.

При первых известиях о восстании германских племен Константин, готовясь немедленно выступить для их усмирения, получил от Максимиана совет взять с собой лишь небольшую часть войск, как более чем достаточную против таких врагов. Этот совет вполне соответствовал характеру Константина – деятельному, пылкому, исполненному огня и превыше всего ценящему быстроту исполнения. Коварный старец, давая этот совет, руководствовался двойным злым умыслом. С одной стороны, он не терял надежды, что его зять, слабо сопровождаемый, погибнет в каком-нибудь сражении с воинственными племенами; с другой – он рассчитывал привлечь на свою сторону многочисленные войска, которые Константин оставлял в бездействии и которые, не сдерживаемые более присутствием своего принца, были бы более склонны поддаться соблазну. Преследуя эти цели, как только Константин удалился, он принялся вербовать сторонников среди офицеров и солдат; и когда узнал, что тот вступил на вражескую землю, сбросил маску, в третий раз облачился в пурпур, велел провозгласить себя императором и, завладев казной принца, щедро одарил всех, кто пожелал разделить с ним добычу. Но он не нашел все умы готовыми к этому, и верность многих не поколебали его дары. Это происходило в стране, которую мы называем Провансом.

Константин, находившийся тогда на Рейне, был быстро извещен об этом, и поскольку он уже одержал над франками некоторые успехи, обеспечивавшие ему безопасность с этой стороны, он не медлил ни мгновения, чтобы устранить угрозу, грозившую его гибелью. Рвение его войск равнялось его собственному; любая задержка казалась им ненавистной. С берегов Рейна они сначала двинулись к Шалон-сюр-Сон, не отдыхая на этом долгом марше. Там Константин посадил свои войска на корабли и спустился по Соне и Роне до Арля, где рассчитывал найти Максимиана; но старый честолюбец уже покинул это место. Застигнутый врасплох быстротой Константина и не успев укрепить и увеличить свою партию, он нашел спасение в бегстве в Марсель, где заперся и приготовился к обороне, намереваясь, как говорит Евтропий, выиграть время, чтобы бежать морем в Италию, и надеясь, что звание отца еще доставит ему покровительство Максенция. Вся страна, им покинутая, с радостью вернулась под власть своего законного государя; войска, поддавшиеся соблазну, поспешили возобновить ему свою присягу. Константина любили; и у Максимиана остались лишь солдаты, которых он увел с собой и которые, как показали события, были ему мало преданы.