Черты скупости [у Гальбы] были не менее заметны. Жители Таррагоны преподнесли ему золотой венец весом в пятнадцать фунтов; он велел его переплавить и потребовал доплаты за недостающие три унции. Он распустил германскую когорту, которую цезари содержали для своей охраны и которая никогда не изменяла; этих иностранцев он отослал на родину без всякого вознаграждения. Ходили даже злые анекдоты, может быть, и не особенно достоверные, но делавшие его совершенно смешным. Говорили, например, что, увидев однажды, что ему подали ужин, стоивший, по-видимому, довольно дорого, он простонал от боли; что, желая отблагодарить своего управляющего за усердие и заботы, – тот представил ему свои счета в образцовом порядке, – он подарил ему блюдо овощей; что знаменитый флейтист по имени Кан, доставивший ему большое удовольствие своей игрой во время обеда, получил из его кошелька пять денариев, причем Гальба заметил, что это его собственные деньги, а не государственные. Эти мелочности сильно повредили его репутации, и всеобщее уважение, которым он пользовался в момент избрания, ко времени его прибытия в Рим уже сменилось презрением.

Он сразу же в этом убедился. Во время одного из зрелищ актеры, исполнявшие нечто вроде комической оперы, запели очень известную песенку, первые слова которой означали: «Вот старый скряга приехал со своей фермы». Вся публика подхватила песню, относя ее к Гальбе, и повторяла ее много раз.

Его последующие поступки не изменили сложившегося о нем мнения, потому что даже похвальные меры, которые он предпринимал, сопровождались обстоятельствами, уменьшавшими их ценность, и полностью портились недостойным поведением его приближенных. Чтобы пополнить опустевшую казну, он приказал провести расследование о безумных расточениях своего предшественника. Они достигали двухсот пятидесяти миллионов [сестерциев] и были розданы развратникам, шутам, поставщикам удовольствий Нерона. Гальба потребовал, чтобы с них всех были взысканы эти суммы, оставив им лишь десятую часть полученного. Но у них едва оставалась и эта десятая часть. Будучи столь же расточительными с чужим, как и со своим, они не владели ни землями, ни доходами [5]. Самые богатые из них сохранили лишь движимое имущество, которое роскошь и их пристрастие ко всему, что служит пороку и изнеженности, сделало для них драгоценным. Гальба, неумолимый в денежных вопросах, найдя несостоятельными тех, кто получил дары от Нерона, распространил взыскания и на покупателей, приобретших у них что-либо. Легко представить, какие беспорядки и потрясения в имущественных отношениях вызвала эта операция, порученная тридцати римским всадникам. Множество добросовестных покупателей подвергались преследованиям; по всему городу не было видно ничего, кроме выставленных на продажу имуществ. Впрочем, для публики было отрадно видеть, что те, кого Нерон хотел обогатить, оказались столь же бедны, как и те, кого он разорил.

Но крайне раздражало то, что Винтий, вовлекавший императора в мелочные разбирательства и тяжбы, крайне обременительные для множества граждан, кичился своей роскошью перед теми, кого притеснял, и злоупотреблял своим влиянием, чтобы все продавать и все принимать. Он был не единственным, кто занимался этим промыслом. Все вольноотпущенники [7] и рабы Гальбы делали то же самое в меньших масштабах, торопясь воспользоваться внезапным возвышением, которое не могло длиться долго. Все, что находило покупателей, становилось предметом торговли: введение налогов, освобождение от них, привилегии, безнаказанность за преступления, осуждение невинных. При новом правительстве возрождались все пороки прежнего, и публика не была склонна их так же легко прощать.