История римских императоров от Августа до Константина. Том 4. Гальба, Оттон, Вителлий, Веспасиан Жан-Батист Кревье

Пресечение дома Цезарей стало важной вехой в истории римских императоров. До этого времени, хотя оружие и было источником, силой и опорой императорской власти, некое подобие права наследования смягчало и ограничивало власть военных, не позволяя им распоряжаться империей исключительно по своему произволу. Со смертью Нерона, как говорит Тацит [1], раскрылась государственная тайна: стало известно, что императора можно провозгласить не только в Риме, и, что еще важнее, что только сила решает этот выбор, и что войска являются его полновластными хозяевами.

Чудовищная щедрость, обещанная Нимфидием преторианцам, довела зло до предела. Крайне вредным для общественного блага было то, что солдаты даруют империю – они научились ее продавать. Отсюда последовала череда переворотов и трагических катастроф. Гальба, не сумев и не пожелав выполнить обещание Нимфидиса, разочаровал алчность преторианцев, и они обратили свои взоры к Отону. Провинциальные армии заявили, что имеют не меньше прав назначать императора, чем преторианцы, и возвели своих командиров на вершину власти. Таким образом, за очень короткий срок три императора быстро сменили друг друга на сцене, почти как театральные короли. Римская империя погрузилась в хаос и была охвачена пламенем, пока мудрость Веспасиана и его ближайших преемников (если не считать Домициана) не вернула на время спокойствие и не восстановила порядок, разрушенный насилием.

Но коренной порок сохранился. Войска, созданные для повиновения, слишком хорошо осознали свое превосходство над гражданской властью, чтобы когда-либо забыть об этом. Даже самые прочно утвердившиеся принцепсы были вынуждены чрезвычайно им угождать. В конце концов они полностью взяли верх. Капризы солдат возводили и свергали императоров и, через череду потрясений, привели к падению империи. Такова хрупкость всех человеческих дел: даже в том, что составляет их силу, заложено начало их гибели. Возвращаюсь к нити событий.

Г. СИЛИЙ ИТАЛИК. – М. ГАЛЬБЕЙ ТРАХАЛ. 819 г. от основания Рима. 68 г. от Р. Х.

Ко времени смерти Нерона, случившейся, как я уже говорил, 11 июня, Гальба находился в Клунии в величайшем смятении. Он ожидал лишь смерти, когда из Рима явился вольноотпущенник Икел с известием о гибели его врага. Этот человек оставался в городе ровно столько, сколько потребовалось, чтобы удостовериться в правдивости слухов и собственными глазами увидеть мертвое тело Нерона; затем он немедленно отправился в путь, двигаясь с такой быстротой, что за семь дней добрался из Рима в Клунию. Таким образом, он сообщил Гальбе, что преторианские когорты, а вслед за ними сенат и народ, провозгласили его императором еще при жизни Нерона, и рассказал о злосчастной судьбе принцепса, оставившего престол вакантным.

Услышав эти радостные вести, Гальба в одно мгновение перешел от печали и почти отчаяния к радости и уверенности: вокруг него тут же образовался многочисленный двор из людей всех сословий, наперебой поздравлявших его; а два дня спустя, получив посланца от сената, подтвердившего слова Икела, он отказался от титула легата сената и римского народа, принял имя Цезаря, ставшее обозначением верховной власти, и начал готовиться к скорому отъезду, чтобы вступить в полное владение столицей.

Икел был щедро вознагражден за свое путешествие. Его патрон, ставший императором, даровал ему золотое кольцо, возвел в ранг всадников, нарекши его Марцианом, чтобы скрыть низость его прежнего состояния, и позволил ему приобрести такое влияние и власть, которыми эта рабская душа злоупотребила самым чудовищным образом.

Вначале Гальбе все удавалось. Виргиний неуклонно придерживался своего плана – предоставить сенату выбор императора. После смерти Нерона легионы под его командованием вновь стали упрашивать его согласиться занять трон Цезарей; более того, один трибун, протянув ему обнаженный меч, потребовал, чтобы он либо принял империю, либо принял меч в свое тело. Ничто не могло заставить этого великого человека отказаться от своих принципов умеренности; и он так настойчиво убеждал солдат признать того, кого сенат объявил императором, что в конце концов, хотя и с большим трудом, добился от них присяги на верность Гальбе.

Он пошел еще дальше: когда Гальба прислал ему преемника, Гордеония Флакка, Виргиний передал этому легату командование армией и явился к своему императору, который пригласил его, словно из дружеских чувств. Его приняли довольно холодно: одно слово Тацита дает нам понять, что против него даже было выдвинуто обвинение. Впрочем, ничего плохого с ним не случилось. Гальба, несомненно, желал бы большей преданности с его стороны, но все же уважал его добродетель. Однако приближенные мешали ему проявлять это уважение, считая великодушием уже то, что они оставляют в живых человека, столько раз провозглашавшегося императором. Зависть побуждала их унижать его. Они не понимали, говорит Плутарх, что оказывали ему услугу и что их недоброжелательство способствовало счастью Виргиния, обеспечивая ему тихое убежище, где он был защищен от потрясений и бурь, погубивших одного за другим столько императоров.

Армия Нижней Германии также признала Гальбу, но это стоило жизни её командиру Фонтею Капитону. Это был человек, совершенно непохожий на Вергиния, и он стал ненавистен из-за своей жадности и тиранической гордыни. Утверждали, что он стремился к верховной власти; и эпизод, приведённый Дионом, может подтвердить это подозрение. Когда один обвиняемый апеллировал от решения этого легата к Цезарю, Капитон взошёл на возвышение и сказал: «Теперь обращайся к Цезарю» – и, заставив его изложить доводы защиты, приговорил к смерти. Этот поступок дерзок и может свидетельствовать о честолюбивых замыслах. Достоверно то, что под предлогом его мятежных планов Корнелий Аквин и Фабий Валенс, командовавшие под его началом двумя легионами его армии, убили его, не дожидаясь приказа Гальбы. Некоторые полагали, что эти легаты сами подстрекали его провозгласить себя императором, и, не сумев его убедить, решили устранить его как свидетеля, который мог им навредить. Гальба одобрил убийство Капитона – то ли по легковерию, то ли потому, что не осмелился слишком глубоко вникать в такое деликатное дело, опасаясь обнаружить виновных, которых не смог бы наказать. Таким образом, Гальба был признан обеими германскими армиями.

Клодий Макер в Африке попытался посеять смуту. Ненавидимый за грабежи и жестокость, он решил, что ему остаётся лишь укрепиться в своей провинции и попытаться превратить её в собственное владение и небольшое государство. В этом замысле ему помогала Гальвия Криспинилла, женщина столь же дерзкая, сколь и искушённая в разврате, которому она обучала Нерона. Мы видели, как она сопровождала этого принца в Греции. В описываемое время она отправилась в Африку и вместе с Макером попыталась уморить Рим и Италию голодом, задерживая корабли, везущие туда зерно. Но Требоний Гаруциан, императорский прокуратор, по приказу Гальбы убил Макера, восстановив тем самым спокойствие в стране.

В остальных провинциях не было никаких волнений, и все покорно подчинились Гальбе. Говорили, что он заподозрил Веспасиана, который в то время воевал против иудеев, и даже послал убийц, чтобы устранить его. Это кажется маловероятным; достоверно же то, что Веспасиан ничего об этом не знал, ибо отправил своего сына Тита принести присягу новому императору.

Рим, который определил выбор провинций в пользу Гальбы, неожиданно сам стал источником беспокойства и тревоги для него. Причиной бедствий стало честолюбие Нимфидия, который, стремясь к трону, начал с того, что захватил всю власть в городе. Он презирал Гальбу как слабого и дряхлого старика, который едва ли сможет добраться до Рима в носилках. Напротив, он приписывал себе одному славу свержения Нерона и считал, что пользуется мощной поддержкой преторианских когорт, преданность которых ему лично, подогретая огромными посулами, заставляла их видеть в Нимфидии своего благодетеля, а в Гальбе – лишь должника.

Одержимый этими тщеславными идеями, он приказал своему коллеге Тигеллину сложить с себя меч префекта претория. Он старался привлечь на свою сторону видных сенаторов, приглашая на пиры консуляров и бывших преторов – якобы от имени Гальбы, тогда как действовал в собственных интересах. Он подослал тайных агентов, которые в лагере преторианцев убеждали солдат требовать от Гальбы назначения Нимфидия их единственным и пожизненным командиром. Низкопоклонство сената ещё больше разожгло безумие этого честолюбца. Он видел, как первое сословие империи величает его защитником. Сенаторы толпами являлись к нему с изъявлениями покорности; от него ждали, что он будет диктовать все постановления сената и утверждать их. Раздутый от такого чрезмерного почтения, он вскоре стал внушать страх даже тем, кто хотел снискать его благосклонность.

Консулы поручили государственным рабам доставить Гальбе постановление о признании его императором и дали им запечатанные письма, чтобы те могли получать лошадей на всём пути. Нимфидий крайне возмутился, что для этого поручения не взяли его солдат и не воспользовались его печатью. В гневе он всерьёз задумал заставить консулов раскаяться, и этим высшим магистратам пришлось приложить усилия, чтобы умилостивить его униженными извинениями.