[36] В древности вся так называемая Цизальпинская Галлия не считалась Италией.

[37] Светоний («Клавдий», 24) утверждает, что Клавдий ошибался в этом пункте и неправильно понял значение латинского слова libertinus, которое в его время означало вольноотпущенника, но в глубокой древности обозначало сына вольноотпущенника. Не знаю, легко ли сегодня решить этот спор, который, впрочем, не слишком для нас важен.

А. Вителлий. – Л. Випстан. От основания Рима 799. От Р. Х. 48.

Под конец этого года Клавдий узнал о своем домашнем позоре. Потребовалось, чтобы он проявился сверх всякой меры, чтобы мог достигнуть его слуха.

Силий, ослепленный ли своими надеждами или думая, что опасность, которой подвергала его открытая связь с Мессалиной, может быть устранена только доведением дела до крайности, настоятельно убеждал эту принцессу сбросить маску и завершить предприятие. Он представлял ей, что нечего ждать смерти Клавдия. Те, кому не в чем себя упрекнуть, могут избирать безобидные пути; но у преступников нет иного спасения, кроме отваги. «Нас поддерживает, – прибавил он, – множество сообщников, которых обуревают те же страхи, что и нас. Я не женат, у меня нет детей: я готов жениться на вас и усыновить Британника. Вы сохраните прежнюю власть и будете наслаждаться ею без тревоги, если только мы предупредим Клавдия, который неосторожен против козней, но гнев которого внезапен и склонен к скорой мести».

Мессалина выслушала эту речь довольно холодно, не из любви к мужу, но потому, что боялась, как бы Силий, достигнув вершины своих желаний, не стал бы презирать ее и не оценил бы тогда по достоинству преступление, которое нравилось ему, пока было ему необходимо. Тем не менее она одобрила проект брака, который манил ее бесчестием, – последним удовольствием, говорит Тацит, для тех, кто пресытился всеми другими от чрезмерного их употребления. Она ухватилась за эту мысль и осуществила ее без промедления. Клавдий отправился в Остию, где должен был пробыть некоторое время, и Мессалина с Силием публично обвенчались на глазах у всего города, со всеми обычными церемониями, со всей пышностью и великолепием, подобающими законному браку лиц столь высокого звания. Говорят даже, что брачный контракт был подписан самим Клавдием, которому Мессалина внушила, что дело идет об отвращении от его головы некоей опасности, предсказанной гадателями.

Этот факт должен казаться невероятным, и те, от кого мы его узнали, чувствовали это. Но нет факта, лучше засвидетельствованного; и писатели, почти современные, которые его подтверждают, не оставляют нам никакой свободы сомневаться в нем хоть сколько-нибудь.

Мессалина совершила большую оплошность, восстановив против себя вольноотпущенников. Действуя заодно с ними, она до тех пор безнаказанно совершала величайшие преступления. Но, погубив Полибия, о котором мы уже имели случай говорить, одного из самых влиятельных среди них, она встревожила их всех страхом подобной участи. Этот страх еще более усилился из-за ее брака с Силием. Весь дом принца содрогнулся. Особенно самые могущественные из вольноотпущенников, видя, к чему клонится столь странный поступок, и чувствуя, что в случае переворота они окажутся наиболее уязвимыми, делились друг с другом своими опасениями и взаимно побуждали принять меры для безопасности своего господина и своей собственной. Они громко говорили, что, пока императорское ложе осквернял мим, бесчестие было ужасно, но не представляло никакой опасности: не то с молодым человеком знатного рода, которому его возраст, гордость за свою красоту и близкое консульство могли внушить самые высокие надежды. Они хорошо понимали, что в задуманном ими предприятии есть риск: что нельзя рассчитывать на Клавдия, глупого, как он был, и привыкшего повиноваться жене: что Мессалина умела диктовать смертные приговоры и приводить их в исполнение по своему произволу. С другой стороны, сама слабохарактерность Клавдия их обнадеживала; и, если бы им удалось сразу взять верх и предвосхитить впечатление принца чудовищностью преступления, они надеялись так быстро покончить с делом, что Мессалина была бы осуждена, прежде чем ее успели бы выслушать. Но они понимали, что главное – не дать ей возможности быть выслушанной и закрыть уши принца для ее мольб, даже если бы она решилась во всем признаться.