Не знаю, сочтут ли читатели, ознакомившись с этим фрагментом полностью, что Тацит оказал нам дурную услугу, заменив подлинную речь Клавдия своей. Если бы он дословно воспроизвёл её в своём сочинении, историческая точность была бы соблюдена строже, но читатели со вкусом остались бы менее довольны. Он мог бы сохранить эту речь отдельно от основного текста, если бы древние стремились к той же точности, какую мы ценим сегодня, и если бы им пришло в голову, как теперь принято, помещать в конце своих исторических трудов собрания доказательств и оригинальных документов.

Речь императора повлекла за собой соответствующий сенатусконсульт, и галлы, ещё сто лет назад бывшие врагами Рима, получили право занимать высшие должности. Этот пример, как и предвидел Клавдий, был впоследствии повторён, и полное право гражданства, распространяясь постепенно, привело в конце концов к тому, что все подданные империи стали римлянами. Покорённые народы разделили почести с народом-победителем; сенат открылся для всех, и они могли даже претендовать на императорскую власть. Таким образом, благодаря римскому милосердию все народы слились в один, и Рим стал считаться общим отечеством.

Эта политика, столь мягкая и справедливо восхваляемая г-ном Боссюэ, имела, однако, как и всё человеческое, свои недостатки. Принципы древнего Рима исказились от смешения с множеством чужеземных нравов. Варвары, часто носившие лишь имя римлян, захватывали высшие должности и даже императорское достоинство. Август был бы крайне удивлён, если бы мог предвидеть, что, устанавливая в Риме монархическое правление, он трудился для галлов, африканцев, иллирийцев и фракийцев, которым суждено было стать его преемниками.

Эдуи первыми из галльских народов получили новую привилегию. Эта честь была им оказана в знак признания их давнего союза и звания «братьев римлян», которым они давно гордились.

В то же время Клавдий создал новые патрицианские семьи, поскольку число не только истинно древних родов, но и тех, что были добавлены Цезарем, а затем Августом, с каждым днём уменьшалось. Его выбор пал на самых знатных сенаторов, отличившихся как своим происхождением, так и должностями, которые занимали они или их отцы.

Из них нам известен по имени лишь один – Л. Сальвий Отон, отец императора Отона. Его род происходил из Ферентина в Тоскане, где занимал видное положение. Его отец, возвысившийся благодаря влиянию Ливии, однако, не прошёл дальше претуры. Сам он был особенно любим Тиберием, на которого так походил лицом, что многие считали его сыном императора. Это был достойный человек, прошедший все ступени почётных должностей до консулата. На всех этих постах, а также в других доверенных ему должностях, вплоть до проконсульства в Африке, он приобрёл репутацию строгого человека. Мы уже приводили один пример этого после мятежа и смерти Камилла Скрибониана и говорили, что Клавдий сначала обиделся на него, но затем возобновил с ним дружбу. Когда он включил его в число патрициев, то произнёс ему большую похвалу, закончив словами:

Я сочту себя счастливым, если мой сын будет на него похож.

Я уже говорил, что среди тех, кто был исключён из списка сената во время цензуры Клавдия, были и такие, кто удалился добровольно, поскольку их скромное состояние не позволяло поддерживать блеск сенаторского достоинства. Тацит добавляет, что эта дверь была открыта даже для тех, чья репутация была запятнана. Клавдий уговаривал их просить отставки, заявив, что он назовёт вместе и без разбора тех, кого исключил из сената, и тех, кто удалился по собственной воле, чтобы уменьшить позор клейма бесчестия. Но такое смешение, выгодное для виновных, кажется мне несправедливым по отношению к тем, кого невинные причины или даже остаток стыда побудили уйти добровольно. Тем не менее, эта снисходительность была встречена с большим одобрением, и консул Випстан предложил присвоить Клавдию титул «Отца сената».