Ад.

Боевой дух французов и участие британских войск в Марнском сражении развенчали миф о безупречности плана, разработанного генералом Альфредом фон Шлиффеном. План с треском провалился, и война, задуманная немцами как серия быстрых ударов, забуксовала и превратилась в позиционную – страшную и с каждым днем все более кровавую окопную войну, на которой попытка захватить хотя бы пядь вражеской территории равнялась попытке самоубийства и стоила сотен жизней.

Эйфория прошла уже через пару месяцев. Разбить галлов, войти в Париж и завоевать всю страну оказалось совсем не легким делом. Никто и представить себе не мог, насколько трудной будет эта задача. Теперь стало ясно: план фон Шлиффена – это безумие, утопия, просто бред.

Четыре ужасных дня Йоханнес добирался по территории Германии и Бельгии до этого ада.

В Аррасе он был определен в 36-й (Магдебургский) стрелковый полк «Генерал-фельдмаршал граф Блюменталь» восьмой пехотной дивизии четвертого корпуса армии кайзера.

Это был полк со столетней историей, и в нем служило много ветеранов и бывалых солдат, которые приняли восторженных новичков-добровольцев с распростертыми объятиями. Но беда была в том, что Йоханнес не был добровольцем и не разделял общей эйфории. Происходящее казалось ему ужасным, он умирал от страха, он был здесь чужим.

Весь октябрь 1914-го солдаты – как ветераны, так и новобранцы – занимались тем, что целыми днями рыли траншеи, даже не подозревая, что именно в них им придется провести ближайшие годы. Чтобы ускорить строительство, пригоняли французов из оккупированных сел и заставляли их тоже копать.

Кругом рвались вражеские бомбы, а они копали землю, складывали ее в мешки, таскали доски, натягивали колючую проволоку… К концу месяца пейзаж Фландрии и Артуа являл собой лабиринт из сообщающихся траншей: линия фронта, линия поддержки и резервная линия.

Кроме самих траншей, огрубелые руки ветеранов и покрытые кровавыми мозолями руки новичков вырыли ямы для складов амуниции и продовольствия, командных пунктов, туалетов, блиндажей и землянок.

Французы и британцы ответили тем же: построили напротив немецких траншей свои.

Узкая – всего метров сорок или пятьдесят – полоса земли между позициями противников была ничейной землей[11] – опасной территорией, территорией смерти.

Йоханнес падал без сил днем, но еще больше страдал ночью. Ему снились кошмары, в которых бомбы ровняли с землей его потерянный рай. Парализованный страхом, лежал он на походной кровати (к счастью, ему не приходилось, как многим другим, спать прямо на земле), не смыкая глаз до утра. Эти ночи были самыми длинными и самыми темными в его жизни, и он как спасения ждал сигнала побудки, раздававшегося за час до рассвета, – все, что угодно, только не попытки заснуть в этой темной и вонючей яме.

На его руки страшно было смотреть: ладони в язвах, кожа на нежных пальцах пианиста содрана. В этом забытом Богом месте он думал только об одном: как уцелеть, как избежать смерти, которая подстерегала на каждом шагу. И опять ему на помощь приходила музыка.

Посреди хаоса и разрушения только она помогала не сдаться, не потерять надежду. Он думал только о музыке. Постоянно, еще больше прежнего. Думал о ней, когда вокруг падали и разрывались вражеские бомбы, думал о ней, когда копал землю, когда наполнял землей мешки, когда таскал доски и натягивал колючую проволоку, когда в кровь стирал ладони, когда рыл ямы для отхожих мест, когда, парализованный очередным кошмаром, лежал без сна на походной кровати…

Как бы ни было трудно, он всегда старался думать о музыке, особенно когда писал матери.