После того случая комната номер четыре как таковая перестала существовать. Родители забили её барахлом из подвала, превратив в кладовую, самому подвалу решено было дать второй шанс. Отгородив бойлерную от основной части помещения, мы пустили туда проводку, «позаботились» о грызунах и насекомых, освежили покрытие стен, после чего дело осталось за малым – заручиться поддержкой прессы. Объявление о поиске квартирантов не замедлило попасть в газеты. Наш постоялец-почтальон похлопотал – ну, вроде как по старой дружбе. Спустя несколько дней в гостинице раздался телефонный звонок.

Кажется, я не сказал, что был обделён братьями и сёстрами. Кроме того, в нашей обители холостяков да кровопийц я был единственным ребёнком, поэтому заселение в гостиницу молодого боксёра меня осчастливило. Парня ждали к ужину и прождали зря. Он объявился немногим после полуночи. Несколько минут они с моим отцом оживлённо о чём-то переговаривались, но, когда я выглянул за дверь, свет в коридоре уже погас. Мне пришлось ни с чем вернуться под одеяло…

К семи утра гостиница стояла на голове. Очередь в уборную, борьба за последний кусок мыла, негодование мясника от пропажи его носков – всё шло привычным чередом. Переодеваясь к завтраку, я подошёл к окну, – скованный ноябрьской зарёй горизонт был неуютен и тосклив: всё та же скупая растительность, всё те же городские огни, мерцающие в полукилометре от гостиницы. И только наш подвальный квартирант, трусцой наматывающий круги вокруг особняка, казался в пейзаже лишним. Парень на секунду осветил свою смолисто-чёрную макушку у веранды, после чего пропал из виду.

Когда, одурманенный запахом яичницы, я залетел на кухню, мужчина из девятой комнаты уже сидел за столом. Он то погружался в газету, то переводил внимание на вертящуюся у плиты супругу, от очарования которой, признаюсь, я и сам терял голову. К тому времени половина квартирантов позавтракала, а другая половина ждала своей очереди. Это явление описывало важнейшее из правил нашего заведения: «Не трепать друг другу нервы перед началом рабочего дня». Наверное, роняя после томного «до» крышку рояля, музыкант из седьмой комнаты просто выказывал недовольство подобными устоями. Но этим проявления его гордости ограничивались. От мясника отделаться было сложнее. Он не выносил одиночества, и, если в порыве чувств ему не удавалось найти человека, который выслушает, похлопает по плечу и поддержит добрым словом, под раздачу попадали все. А в тот период поводов терять самообладание у лавочника хватало. Трудяги не шли к нему в помощники, опасаясь норова начальника; желающие, в свою очередь, не устраивали его самого. Работать мужчине приходилось на всех фронтах: от привоза и разгрузки товара до исполнения прихотей покупателей, и он уповал на чудо.

Когда однажды за прилавком мясника я заметил нашего соседа снизу, мне стало ясно, что чудо всё-таки произошло.

Знаете, есть люди, от одного присутствия которых захватывает дух. Они не стремятся произвести на тебя хорошее впечатление, не гонятся за похвалой и чужды притворств, но вселяют какую-то дикую жажду жизни. Невообразимо, как за пару дней тот боксёр умудрился завоевать симпатию всех обитателей гостиницы. Колючий акцент выдавал его происхождение, правда, разговоры о личном литовец любил не больше, чем остальные квартиранты.

Каждый из тех людей хранил секреты и воспоминания, говорить о которых не полагалось. У цветочника они умещались в небольшой зеленовато-бежевой коробочке из-под туфель, актёрская чета прятала их в клетчатом чемодане под кроватью… Все тайны литовца были связаны со стоящей на его тумбе фотографией брюнетки.